Инес души моей

Я посмотрела в сторону темницы, откуда слышались крики пленников, и, несмотря на дым, совершенно ясно увидела своего мужа, Хуана де Малагу, который следовал за мной по пятам и мучил меня с самого выезда из Куско. Он стоял, опершись на косяк двери, и внимательно смотрел на меня своими грустными глазами неприкаянной души. Затем он сделал мне жест рукой, будто подзывая к себе. Я прошла между солдатами и конями, какой-то частью сознания оценивая масштабы катастрофы, а другой — повинуясь немому приказу своего покойного супруга. Темницей служила обычная комната на первом этаже дома Агирре, а дверь ее состояла из нескольких досок с засовом снаружи. Ее охраняли два молодых стражника, которым было приказано защищать пленников даже ценой собственных жизней, ведь эти касики были нашим единственным козырем для переговоров с неприятелем. Я не остановилась просить у них разрешения войти, а просто оттолкнула их и отодвинула тяжелый засов одной рукой: мне помогал Хуан де Малага. Стражники последовали за мной внутрь, не пытаясь ни остановить меня, ни понять моих намерений. Свет и дым проникали в темницу сквозь щели, и дышать там было тяжело; от пола поднималась розоватая пыль, делая сцену слегка расплывчатой, но я ясно разглядела семерых пленников, прикованных к толстым бревнам, рвавшихся с цепей, как черти в аду, и кричавших, что есть силы, призывая своих соплеменников. Увидев, как я вхожу в сопровождении окровавленного призрака Хуана де Малаги, они замолчали.

— Убейте их всех! — приказала я стражам искаженным до неузнаваемости голосом.

И пленники, и стражи замерли от ужаса.

— Убить их, сеньора? Но ведь это губернаторские заложники!

— Убейте, я сказала!

— Как нам это сделать? — испуганно спросил один из солдат.

— Вот так!

Тут я обеими руками подняла над головой тяжелую шпагу и, вложив в удар всю свою силу и ненависть, обрушила ее на касика, который был ближе всего ко мне, и разом отрубила ему голову. Удар был такой сильный, что я не удержалась на ногах и упала на колени; поток крови брызнул мне в лицо, а голова индейца покатилась к моим ногам. Дальнейшее я помню плохо. Один из стражников потом уверял меня, что я так же отрубила головы остальным шестерым заложникам, а другой рассказывал, что дело было не так и это они с товарищем закончили начатое мной. Впрочем, это не важно. Главное, что через пару минут на земле лежали семь мертвых голов. Да простит меня Господь.

Я схватила одну из них за волосы, выбежала на площадь огромными прыжками, взобралась на баррикаду из мешков с песком и бросила свой ужасающий трофей в воздух с невиданной силой. Страшный победный крик поднялся из недр земли, прошел сквозь все мое тело и вырвался, дрожа, как раскат грома, из моей груди. Голова несколько раз перевернулась в воздухе и упала посреди толпы индейцев. Я не задержалась посмотреть, какой эффект это произвело, а бросилась обратно в темницу, схватила еще две головы и запустила их в противоположную сторону площади. Кажется, оставшиеся четыре головы мне принесли стражники, но я в этом не уверена: может, я сама побежала за ними. Я точно знаю только, что у меня нашлись силы, чтобы запустить их в воздух. Еще прежде, чем последняя голова упала на землю, странная неподвижность объяла площадь, время будто замерло, дым рассеялся, и мы увидели, как индейцы в ужасе молча начали отступать, на шаг, два, три, а потом, толкаясь, бросились бежать по тем самым улицам, которые только что захватили.

Прошло много времени, а может быть — всего одно мгновение. Внезапно на меня навалилась усталость, кости стали как ватные, я очнулась от кошмара и осознала, какое ужасное преступление я совершила. Я увидела себя такой, какой меня видели люди вокруг: косматая дьяволица, залитая кровью, осипшая от крика. Ноги у меня подкашивались. Я почувствовала на талии руку Родриго де Кироги, который поднял меня, прижал к своей закованной в доспех груди и увел с площади. Очевидцы произошедшего были глубоко поражены и стояли в оцепенении.

Сантьяго, столица Новой Эстремадуры, был спасен, хотя от города остались только обгоревшие бревна и кучи обломков. От церкви виднелось только несколько свай; от моего дома — четыре закопченные стены; дом Агирре более или менее сохранился, а все остальное превратилось в пепел. Четверо солдат погибли, а оставшиеся в живых были ранены, некоторые — тяжело. В сражении погибла половина наших янакон, а еще пятеро умерли через пару дней от заражения ран и потери крови. Женщины и дети вышли из своего укрытия невредимыми: нападавшие не нашли погреб, где мы спрятали Сесилию с малышами. Семян у нас практически не было — только четыре пригоршни пшеницы.