Инферно

Впервые за весь разговор на лощеном лице подполковника Карева промелькнули тени эмоций. Он едва сдержался от продолжения беседы на повышенных тонах, но к чести своей, быстро подавил раздражение и ровным тоном сказал:

— Не торопитесь работу работать, а то нечего делать станет. Так что сходите в отпуск, отдохните…

— Я в основном отпуске за этот год был, — машинально отмахнулся Берестов, не сообразив, куда ведет разговор Карев.

— Ничего. Сколько у вас «боевых» суток? За пятьсот, если я не ошибаюсь? Вот и пишите рапорт. Его подпишут.

— На все пятьсот с хреном?

— Зачем, месяца на полтора. Нам хватит.

— У меня есть свое руководство. Оно решает, что мне делать.

— Вопрос согласован с начальником Управления. До полковника Апраксина решение доведено. Не верите мне — обратитесь к нему. Он подтвердит. Так что пишите рапорт. Поймите, мы не хотим вмешивать в это дело прокуратуру и следственный комитет. Хотим разобраться внутри Службы.

— Вот спасибочки! Как вы добры ко мне!

— Не надо ерничать. Положение у вас действительно серьезное.

— Меня что, отстранили, сняли с объектов? С должности?

— Нет. Просто отдохнете, наберетесь сил. Так что всего доброго… — сказал Карев, поднимаясь. Демонстративно смахнув рукой воображаемые пылинки с кресла Берестова, вот, мол, твое место, в целости и сохранности, не покушаюсь, он, прямой как струна, вышел из кабинета. Обернувшись уже на пороге, сообщил:

— Кстати, планируйте отдых по месту. Из города вам лучше не выезжать. А то вдруг таинственные злоумышленники вас встретят вдали от нашего недремлющего ока. Кто вас защитит тогда?

Проигнорировав возмущенную тираду Берестова, Карев закрыл дверь.

— Как крышку гроба. — Припомнил майор слышанную где-то фразу и бессильно опустился на свое место. Думать не хотелось. Не было сил даже на нормальное человеческое раздражение, только пустота тяжким потоком разливалась за грудиной и внутри головы.

— Дослужился, мать вашу. Хоть сухари суши.

Тяжело опершись о стол, Берестов, забыв даже о боли в раненой руке, поднялся с кресла и, взяв лист бумаги, направился к двери. Остановился, скомкал ни в чем не повинный листок, и, швырнув его в урну, решительно вышел в коридор.

— Зайди, — выглянув из своего кабинета, сказал полковник Апраксин, словно специально ждал его появления, — живой?

— Да ну их!.. Морды важные: а вы не перевоевали, а может иной мотивчик… Мля! Где они были, когда мне руку дырявили. Об этом ни слова, а я так чуть не убийца, — машинально Берестов говорил обобщенно, обо всех сотрудниках собственной безопасности, забыв в своей обиде, что к каждому человеку надо подходить индивидуально. Так иностранцы не говорят: «Иванов алкоголик!», говорят: «Русские пьяницы».

— Остынь. Не было счастья… Теперь хоть «боевые» возьмешь. Пиши рапорт.

— Сбылась мечта идиота… А может сразу на увольнение?

— Прекрати истерику. Сходи отдохни… Кстати, ты написал то, что мне наговорил?

— Да.

— Зарегистрировал?

— Конечно. Кстати Карев уже пронюхал о том, что я вам докладывал.

— Это естественно. Как только все произошло, они прошерстили секретариат. Интересовались над чем ты работал в последнее время. Вот и наткнулись на твой доклад по этой теме.

— Зачем же спрашиваете?

— Для порядку, — сердито буркнул Апраксин, — оставь документ у меня. По реестру передашь.

— Зачем вам этот бред? Карев чуть не уписался от смеха, когда живописал мне реакцию своего начальства. Именно из-за этого доклада и родилась версия о моем, с позволения сказать… — произнес майор, неопределенно покрутив рукой у головы.

— То есть? А ну-ка расскажи.

— Да что тут рассказывать. Короче наши бравые парни считают, что я…

Берестов не заметил как, что называется, завелся, и кратко, но едко, в лицах и красках, рассказал Апраксину не только содержание беседы с Каревым, но все события, начиная с того момента, как вчера покинул кабинет начальника…

— А мальчонки эти заявление накатали. Дескать, изобидел их приемами рукопашного боя наглый ГэБэшник, как в приснопамятном 37 году. Вот такие ГУЛаг и строили! Ату его! Ну а наши подхватили: Ату-у! Ату-у! Тем паче у мальчонок папашки, оказывается, кто в администрации города, кто в областной пристроились. Не простые, в общем, мальцы.

— Михалыч, что значит пристроились. Уважаемые люди, заботятся о благе города и области. Что значит папашки? Так ты, мил человек, уподобишься Кареву и иже с ним…

— Пусть воспитанием детей озаботятся… — зло выдохнул Берестов, и сник.

Майор еще раз убедился, что шеф умел многое, вот, например, как сейчас, тоном, невзначай брошенной фразой осадить любого не в меру эмоционального подчиненного. Вроде ничего и не сказал, а словно крышку в чайнике приоткрыли.

— Короче, отдохни. Кстати отпуск при части. Уезжать ты не имеешь права. Только по отдельному разрешению.

— Да уж просветил господин Карев…