Инфильтрация

Странно это все… Вроде и не мальчик, но откуда такая радость? Почему понятное желание понести ее сумку превращается в мучительные метания в поисках подходящих слов?

Надавил вилкой на черняшку — свежайший. Взял еще теплый, чуть маслянистый брусок, понюхал — и сладковатый ржаной запах вытеснил все мысли. Торопливо отламываю уголок и хрущу чуть кисловатой корочкой обдирного. В сумку, туда же горчичный батон. У кассы перечислил лежащее в сумке, расплатился и торопливо пошел к выходу.

Спускаясь, задержался на последней ступеньке.

— Господи, ну скорее бы вырасти. Так хочется взглянуть на тебя сверху вниз. — Со вздохом сделал еще один шаг, и вот я снова сантиметров на семь короче Томы. Тоска смертная. — Ну какие у тебя планы по закупкам?

— Молочный еще и овощной. Картошка и морковь. — Тома с некоторым сомнением взглянула на меня.

— Угум-с… — Я задумываюсь над выстраиванием оптимального, с точки зрения моих интересов, маршрута. — Значит, мы сделаем так, — начинаю командным голосом. — Сейчас идем в молочный, потом ты заскакиваешь к себе и оставляешь купленное, потом заходим ко мне, я тоже оставляю, пьем чай и идем в овощной.

На «пьем чай» мой голос предательски надломился, не выдержав внутреннего напряжения, и я дал позорного петуха.

— О боги! — Я раздраженно закатил глаза к небу.

Тома деликатно ткнулась мордочкой в воротник пальто, пряча усмешку.

— Ужасный возраст, — поделился я с Томой своими переживаниями. — Пошли. Держись за меня, скользко. — Протягиваю ей руку.

Тома чуть нарастила дистанцию между нами. Понятно… Ладно, пойдем длинной дорогой:

— Что читаешь?

И мы двинулись, повышая в споре голос и размахивая руками. Нет, я, конечно, понимаю, что девочки сентиментальны, но это же уму непостижимо — сравнивать глыбу Хемингуэя и коммерческого писателя Ремарка. Да этот Мария осознано использовал пафос и сентиментальность, разжевывал для читателя малейшие шероховатости и не видел разницы между фашизмом и коммунизмом. А ее переход от Ремарка к Экзюпери — это вообще верх нелогичности!

На верхней точке моста через Фонтанку Тома вскочила на высоченный поребрик:

— Подожди чуть-чуть… Полюбуюсь, очень красивый вид отсюда.

Выцелила взглядом в створе проспекта золотую иглу Адмиралтейства и неподвижно замерла, приподнявшись на цыпочки, лишь чуть-чуть двигались лепестки ноздрей, втягивая морозный ленинградский ветерок.

Я смотрел на тонкий профиль, и память своевольно подбрасывала чуть более взрослые образы. Реальность оплывала мягким воском под устремленным в будущее взглядом. Я грезил, и мимо неторопливой каруселью проплывали видения: музыка Доги и счастливые глаза напротив в кружении выпускного вальса; бокалы с шампанским на гранитном парапете, и стая разноцветных шаров рвется в светлую июньскую ночь; сочная зелень полей прижимается к ныряющей между холмами цепочке пирамидальных тополей, в просвете между деревьями машет мне рукой чуть дрожащая в воздухе тонкая девичья фигурка. Пряно-горьковатый аромат кружит голову, где-то сбоку чуть хрипловатый женский голос выводит: «Dance me to the end of love», и я слегка киваю в такт мелодии.

— Ну что ты так на меня смотришь? — выдернул меня из нирваны нервный вопрос. — И не вздумай опять свои глупости говорить!

— Но думать-то глупости ты мне не можешь запретить, верно? — слегка заломив бровь, взглянул я в зелень глаз напротив.

Отвернулась, нахмурившись, но по легкому шевелению ушек я догадался, что уголки ее рта поехали вверх. Протянул руку и помог спуститься на обледеневший тротуар. В многозначительном молчании дошли до ее парадного.

— Где твое окно? — спросил, запрокинув голову к фасаду.

— Вон видишь на третьем этаже балкончик? Это мой. Серенады выть будешь? — деловито уточнила Тома.

— Угу, и будут у тебя теперь под окнами литься горестные звуки баркаролы заказной…

— Стих?

— Не обращай внимания — дурацкая привычка извлекать из себя цитаты.

— Дюх, — впилась она в меня клещом, — расскажи, я такого не слышала…

— Спой, светик, не стыдись?

— Ну пожа-а-алуйста…

Я заглянул в подсвеченные солнцем глаза, увидел лишь не замутненное ничем любопытство и капитулировал.

— Сейчас… Вспомнить надо. — Я шепчу про себя полузабытые строки. — Значит, так. Там будет слово «Веспер» — это название вечерней Венеры у римлян.

Приосанился и начал декламировать:

Ночь светла. В небесном полеХодит Веспер золотой.Старый дож плывет в гондолеС догарессой молодой.Догаресса молодаяНа подушки прилегла,Безучастно наблюдая

Танец легкого весла.Что красавице светила?Что ей ход небесных сфер?Молчалив супруг постылый,Безутешен гондольер.Не о том ли в час разлукиНад Венецией ночнойЛьются горестные звукиБаркаролы заказной?[6]