Информация

Так, значит, перед нами обновленный Ричард? Что ж, если бы вы понаблюдали за ним в течение последних нескольких недель, то, возможно, вы бы так и подумали. Его синяк прошел, исчезла даже бледно-желтая тень на скуле. Его нос вел себя вполне разумно, как полагается всякому порядочному носу (теперь он грелся на солнышке на Береге здравого смысла). В «Танталус пресс» Ричард появлялся с видом скорбной отрешенности. «Как приятно будет вернуться к вашим метрическим медитациям, — писал он Киту Хорриджу, — после всей этой суеты с выходом моей книги в Штатах». Принимая душ и бреясь, Ричард стал думать о себе с большим уважением и уверенностью (особенно после того, как предыдущей ночью успешно позанимался — или, по крайней мере, неоспоримо — с Джиной любовью: «Чего

ты хочешь?» — «Мою крошку»), Ричард несколько расплывчато пообещал Гвину, что задаст ему жару, и это несколько подпортило в целом приятный обед в доме на Холланд-парк-авеню. Если бы вы видели и слышали все это, вы могли бы подумать, что перед вами уверенный в своем успехе писатель. Ричард потратил уйму времени на Энстис, терпеливо убеждая ее не приводить в исполнение задуманный ею новый план (план совершить самоубийство на Кэлчок-стрит, 49) и вдохновляя ненадолго съездить отдохнуть на остров Малл (на острове Малл, там на севере, в середине марта, в представлении Ричарда даже неисправимый оптимист Лейбниц свихнулся бы со скуки). Ричард отказался от услуг Стива Кузенса — отменил исключительно деликатную операцию, за время подготовки к которой уже успел нахлебаться дерьма. Он почувствовал, что над ним самим нависла грозовая туча. В тот вечер в «Канал Крепри» Ричард был спокоен, но он не мог не заметить белых бурунов приближающегося шторма на мозаичном лице Стива. Возвращаясь в тот вечер домой, Ричард затылком чувствовал, что у него за спиной сгущаются тучи, громового разряда, однако, не последовало. Он не стал звонить Белладонне. Без особых приключений пообедал с леди Деметрой (и даже был весьма опечален, узнав о серьезном сердечном приступе, случившемся с ее отцом в то воскресенье — примерно через двадцать минут после ухода Ричарда). Но стал ли он меньше ненавидеть Гвина? И это, пожалуй, самое главное. Стал ли он меньше ненавидеть Гвина?

Как бы то ни было, Ричард упрямо верил в то, что у него началась полоса удач, несмотря на все неудобства перелета, несмотря на неотвязные сомнения по поводу издательства «Болд адженда» и несмотря на целый ком окровавленных салфеток, которые он прижимал к лицу. Вскоре после взлета, пока самолет еще только набирал высоту, кровь менструальным потоком хлынула из правой ноздри Ричарда. Позже, когда он устроился поудобнее со своим пивом и биографией, предвкушая близящийся обед, кровь хлынула из его левой ноздри. Нос Ричарда явно снова был вполне надежным инструментом: просто в нем оказалось несколько литров неугомонной крови. Ричард нагнулся и протиснулся к проходу, потом прошел мимо ребенка, мимо его одинокого родителя и еще одного малыша постарше и присоединился к очереди в самую презренную часть самолета, в самом его хвосте, — к очереди в туалет. После своего первого визита сюда Ричард остановился передохнуть у дверцы аварийного люка. Он смотрел на Лондон сверху и сравнивал его с тем Лондоном, какой видел, когда они ехали в серебристой машине Гвина в аэропорт. Их путь сквозь обычное бледное воскресенье, сквозь западную часть Лондона, пятна серого сверху и немного зелени снизу, длинные ряды домов, измученных дорогой, по которой они ехали. Потом земля словно сплющилась, выровнялась у порога неба (погрузка багажа и продовольствия), а сверху, подрагивая, нависало распятие самолета, он простирал над вами объятия своих крыльев и взвывал к вам своим пронзительным механическим голосом. «Америка меня доконает, — сказал Ричард Джине перед выходом. Он пытался улыбаться, но в глазах у него щипало, а шелковистые головы мальчишек казались горячими под его ладонями. — Она меня доконает».

Через полчаса Ричард вернулся в салон. После Ричарда туалет напоминал кухню, в которой только что в страшной спешке бушевал серийный убийца. Когда Ричард еще стоял, нагнувшись над умывальником и чувствуя себя жертвой этого серийного убийцы, по громкой связи назвали его фамилию и попросили дать о себе знать членам экипажа. Ричард еще раз высморкался в бумажное полотенце и, шмыгая носом, вышел в коридор. По проходу навстречу ему шла стюардесса и, погладывая направо и налево, деловито спрашивала:

— Мистер Талл? Мистер Талл? Кто тут некий мистер Талл?