Информация

В комнате сгустились сумерки. Кто еще, кроме любовников и одиноких людей, страдающих депрессией, будет сидеть при таком скудном освещении и даже пальцем не пошевельнет, чтобы включить свет?

— Думаю, все дело в фокусе с рукой, который я им показываю. Поэтому они выбирают это. Ну же. Что вам больше всего нравится?

Но вместо этого Ричард спросил:

— А что больше всего нравилось Гвину?

— Гвину? — переспросила она.

И здесь напрашивались другие наречия: «задумчиво», «мечтательно», «нежно». Белладонна повернулась к Ричарду, ее лицо по-прежнему оставалось в тени. Ее одежда, как можно было предположить, подчеркивала то, что ей самой больше всего нравилось в себе и в своем теле, что ее радовало больше всего. Это не была какая-то часть тела — красивая грудь или ноги. Это была некая вращательная способность — подвижность ее талии и бедер. Белладонна смущенно поежилась, улыбнулась и сказала:

— Понимаете, я никогда не встречалась с Гвином Барри живьем.

Ричард встал, собираясь идти. Он был абсолютно уверен, что ему здесь нечего делать.

— Так, значит, ты с ним не знакома, — сказал он.

— Он меня любит.

— Ты хочешь сказать, что тебе кажется, он тебя любит.

— Он так на меня смотрит.

— Когда он на тебя смотрит?

— Когда его показывают по телевизору.

— И многие из тех, кого показывает по телевизору, на тебя смотрят?

— Нет. Только Гвин, — ответила Белладонна, глядя прямо перед собой, словно разговаривая с брюками Ричарда. Потом она подняла голову. — Вы думаете, я — это только рот и больше ничего, верно? — сказала она с полуулыбкой, ее губы надулись и задрожали. — Да нет же. Нет. Что вам больше всего нравится? Я хочу знать.

— Зачем?

— Так мы заставим Гвина ревновать.

И Ричард ушел.

Гэл Апланальп все не звонила.

~ ~ ~

— Гэл Апланальп по два часа в день говорит со мной по телефону, — сказал Гвин. — О продаже авторских прав за рубеж. Александр отдавал их за просто так. Но Гэл выбивает приличные деньги даже из восточноевропейцев. Гэл просто прелесть. У нее столько энергии. Столько оригинальных идей. Столько жизнелюбия.

Ричарду показалось, что придурь в мозгу Гвина в этот момент затаилась в каком-то укромном уголке или засела между лобными долями, а ее хозяин застыл на месте (и, возможно, это надолго), то хмурясь, то одобрительно подмигивая. Они стояли во внешнем баре «Колдуна», прислонившись к автомату, который здешние завсегдатаи называли «Всезнайкой», включая даже водителей такси, которые под «всезнайством» разумели год, проведенный в полускрюченном состоянии на карликовом мопеде. Гвин с Ричардом были здесь не ради партии в теннис. Они собирались сыграть в снукер (оздоровительный центр «Портобелло» был закрыт на модернизацию). Это означало, что нужно подождать, пока освободится один из столов. Наконец придурь Гвина прекратила дрыгать задней ногой. Его лицо прояснилось, а потом он с серьезным видом нахмурил брови. На нем был новый пиджак из какого-то волосатого твида желтоватого цвета, напоминавший слегка пожеванную кочерыжку от кукурузного початка.

— Спасибо за первую главу нового романа, — сказал Ричард. — Возбуждает аппетит. И все примерно в том же духе?

— Более или менее. Если вещь работает, то чинить ее незачем, — я всегда это говорю. — Через месяц уже будут гранки. Я тебе пришлю.

— Я уже сгораю от нетерпения.

Мимо них прошла жующая резинку девочка-подросток в ярко-розовом обтягивающем спортивном костюме, направляясь в зал аэробики. Они проводили ее взглядом.

— Ты когда-нибудь задумывался, — спросил Гвин, — о том, что, когда становишься старше, сексуальность меняется?

— То есть о том, что там — впереди?

— Это меняется так же быстро, как и все остальное. Все ускоряется. Они теперь другие.

— Возможно.

— Но в каком роде другие? У меня такое впечатление… впечатление, заметь, сложившееся исключительно из писем, которые я получаю… у меня такое впечатление, что они стали более порнографическими. Более специализированными.

— Про какие письма ты говоришь?

— Обычно там вложена фотография. И прозрачный намек на некую — особую специализацию.

Ричард вдруг осознал, что всегда считал Гвина эротически непостижимым. Ну и что с того, ведь Гвин жил с Тильдой? И не в первый раз Ричард подумал (вследствие невероятно унизительного недоразумения) — не считает ли его Гвин в некотором роде голубым. Ричарду никогда не хотелось поцеловать Гвина. И уж конечно, совершенно немыслимо, чтобы Гвин захотел поцеловать Ричарда. В любом случае, этого никогда не случится, верно? И, честно говоря, Ричарду было все равно, почему он делает то, что делает.

— Деми молодая.

— Ну, не настолько молодая.

Когда Гвин заговорил, Ричард почувствовал, почва уходит у него из-под ног: