Ингрид Кавен

Выйдя из лифта, Шарль прошел перед привратником под четырьмя часами: четыре циферблата – четыре столицы. Эта относительность времени успокоила его, придала даже некую уверенность, свободу действий, несколько большую, чем требовалось в данное время. Здесь часы показывали тот час, когда женщины, над обликом которых изрядно потрудились, собрав его и переделав, украдкой смотрясь в карманное зеркальце, проверяют, как выглядят, прежде чем с улыбкой на губах направиться в бар. Ингрид же как раз в это время должна была отдавать свое лицо гримеру и молча повторять про себя отдельные фразы, аккорды. Голова у него была полна музыкальными обещаниями и предвкушениями вперемешку с опасениями, он вышел из отеля и взял такси, чтобы ехать в Старый театр Гионе. Были ранние зимние сумерки, таксист набрал скорость, они переехали Тибр по мосту Виктора-Эммануила. Он любил проезжать по мосту вечером, ночью, но не останавливаться, быстро на другой берег: Гэтсби впервые попав в Нью-Йорк, проезжает по мосту Вилльямсбурга и думает: «С этого момента со мной может произойти все что угодно». Конечно, это все происходило в начале века и в Америке – американская мечта, – но как будто в голове застряли осколки, сейчас ото всего остаются только осколки. И так бывает всегда! «Мне нравится, – думал он, – это короткое переживание перехода, само перемещение из одного в другое… «Достаточно лишь перейти мост» – так называлась какая-то дурацкая песенка, не помню уже чья… Мне нравится этот раккорд, склейка, отсутствие, вернее, состояние «между», связь между одной вещью и другой. Две мысли, два образа, гармонический мост для джазмена»… Не passed away

[92] – так вежливо говорит американец о том, чья жизнь угасла, кто исчез… Вдалеке «прошло» такси, и в свете фар появились два мотоцикла с девицами на заднем сиденье: волосы развеваются, юбки задраны, голые ляжки сдавили мотоцикл: бак, карбюратор, переключатели скоростей, – все это неслось на всей скорости через римскую ночь – болиды на вираже, на фоне розовых римских камней… Удар по сцеплению, и девицы исчезли, passed away…

Мосты, отели… Оседлый космополит, он вполне мог бы провести жизнь между отелями, соединенными мостами… Вот так: из одного отеля в другой.

* * *

– В «Э топ зе бельвью» в Филаделдьфии?

– Почему бы и нет?

Она пела в этом громадном отеле: тридцать шесть этажей, не считая шести первых, где располагались офисы, и террас на крыше вместе с бассейном и ночным клубом на самом верху. Была суббота, вечер, Шарль болтался по этажам – вечная мания наблюдать за происходящим. Он остановился около одного из больших залов, предназначенных для проведения праздников: десятки богатеньких и неврастенических девиц, положив пухленькие ручки на согнутую в локте руку своих кавалеров в черных фраках, входили в него в кипении муслина и тюля; на заднюю стену проецировалась их улыбающаяся фотография, и распорядитель громогласно объявлял их возраст, имя, родословную, профессию отца и матери, ежегодный доход – почему, собственно, нет? Это был первый бал дочерей воротил филиппинской общины в Филадельфии, восседавшей за длинными столами, на которых красовались подсвечники. А несколькими этажами выше в другом зале юниоры Массачусетского университета отмечали окончание учебного года. Атлетически сложенные лбы в прекрасно сидящих смокингах, их подружки в вечерних платьях – все они пьянствовали ровнехонько до двух ночи. Все это напоминало времена протестантских запретов, которые летели к черту по субботам. В принципе с тех пор мало что изменилось. В этих залах собралось несколько дюжин сынков и дочурок миллиардеров, и в смехе девиц, в самом его основании позвякивали доллары.

Челюсти – вот что зачаровывало Шарля, когда он смотрел на этих молодых людей, да, нижние челюстные кости, американские челюсти, волевые, настоящие мужские челюсти, как у мужской половины клана Кеннеди – Джозефа, Джо, Джека, Боба, Теда, – они тоже были из Массачусетса, может быть, это были нижние челюстные кости государства, Массачусетские челюсти, в них было что-то от машиностроения. Здесь все были друг на друга похожи со своими челюстями… сразу видно: один биологический вид, одно клише, стереотипизированная, ясная жизнь – кампус, студенческая ассоциация, футбол, бейсбол, будущие адвокаты, доктора, архитекторы, политики, государственные деятели. И их подружки в вечерних платьях.