Инициалы Б. Б.

Под конец концерта пришел Жан. Он очень деликатно попросил, чтобы я вернулась в чулан, пока журналисты, фотографы и всякие там друзья-приятели, которые неизбежно набьются в артистическую, не уйдут. Я вернулась и, за неимением в чулане стульев, уселась на унитаз. И стала ждать. Курила сигарету за сигаретой. Минуты ползли еле-еле. Возвращение со сцены, шум, гам, поздравления, автографы, треск вспышек, интервью, грудной женский смех, хлопанье двери, «до свиданья!», тишина.

Теперь — скоро. Жиль, наверно, ушел с поклонниками, и Жан придет меня вызволить.

Вдруг свет погас.

Ничего себе! Нет уж, хватит с меня концерта!

Я щелкнула зажигалкой, покинула «уголок» — не тот, о каком мечтала, и очутилась в артистической. Тут тоже полная тьма. В коридорах, за кулисами тоже. Театр закрыт, я взаперти!

Я зарыдала от бешенства, бессилия, тоски, усталости, и опять поклялась, и опять с опозданием, что никогда, никогда не буду любовницей женатого мужчины! Никогда не засяду в чулан хуже сортира! Не спрячусь! Никогда! Ни за что!

Именно в этот миг зажегся свет, вошел Жан, извинился, что опоздал, но пришлось-де ждать, пока не уйдут все: рабочие, гардеробщицы и прочие. Теперь путь свободен, никто не увидит, 2 часа ночи...

Да только вот Жиль сидел в ресторане с друзьями. Они, сказал Жан, ужинают, а мы заедем за ним. Нет, конечно, я не выйду, а останусь ждать в машине.

Шел снег. Я замерзла, хотела есть, спать, все, мягко говоря, надоело! Включила радио — музыкальная передача. Включила мотор — согреться. В 3 ночи на улице никого. Где ресторан, не знаю. Сижу в туфельках на шпильках. Не искать же такси в снег и гололед!

Я решила, что, если я не иду к спасителям, пусть спасители идут ко мне. В полицейской форме. И раскрыла я в машине все окна, и врубила радио на полную мощность. Грохот раздался чудовищный. Бешеное ча-ча-ча. Помирать, так с музыкой. Окна ближайших домов раскрылись. Добропорядочные швейцарцы, разбуженные моей музыкой, стали возмущаться.

А я — веселиться.

Заспанный консьерж крикнул, что вызовет полицию. Я — ноль внимания. Молодые люди, возвращавшиеся с вечеринки, навеселе, подошли к машине, выкрикивая непристойности. Я — ноль внимания.

Наконец прибыла полиция. Полицейские собирались вчинить мне судебный иск за нарушение тишины в неположенное время. В общем, когда в 4 утра Жиль и Жан пришли, чтобы ехать в отель, их встретила революция.

Жиль злился — не то слово!

А я радовалась — не то слово!

На другой день, вернее, через несколько часов я уехала поездом в Париж, навеки оставив Жильбера изумляться и не понимать, что именно мне не понравилось, когда все было так прекрасно!

Конечно же, я просто капризная, разве нет?

* * *

На авеню Поль-Думер я приехала опустошенная вконец. Ален глазам и ушам своим не верил, увидев, что вернулась так скоро, и услышав, почему.

Мой дом мне показался раем с Клоуном, Гуапой и потомством. Все радовались, обнюхивали. Но в сердце у меня, в голове — пустота и тоска. Я называла это состояние «кринг-кронг».

Когда снимаешься, есть цель, и силком заставляешь себя идти на студию. А на студии — друзья, работа: не до кринг-кронга! Дни расписаны до минуты. Некогда думать о себе. Я не за себя отвечаю — только за работу.

А теперь...

Что делать со всеми этими днями и ночами?

Куда ехать отдыхать одной, в феврале?

Терпеть не могу коньки и лыжи!

Пойти куда-нибудь с кем-нибудь. Куда? С кем? И потом, театр, кино — это пара часов вечером, а ведь впереди вся ночь...

И я решила разбирать почту и заниматься хозяйством.

Письма оказались хорошим развлечением. Я читала все подряд, некоторые были со странностями, чтобы не сказать — «с приветом».

Были письма с бранью, с просьбой денег, с признаниями в любви, с похабщиной. Надо было бы сохранить несколько... Все выкинула.

В одном письме пришло приглашение в Кортина-д’Ампеццо, очень престижный зимний курорт в Италии... А еще пришли фотоснимки особняков на Лазурном берегу... И кипа обычных счетов, налоги, пошлины и тому подобная дребедень.

Заходила я к бабушке с дедушкой. У Бума был вид усталый, он уже не работал. Дада с наслаждением готовила мне спагетти.

И я радовалась, когда была с ними.

Бабуля советовала принять приглашенье в Кортину. Она обожала все итальянское. В Италии она прожила полжизни. Мама тоже одобряла Кортину: развеюсь немного.

Таким образом, я отправилась на неделю в итальянские снега в обществе Мижану и дублерши Дани.

Но пригласили-то меня с моим собственным эскортом город Кортина-д’Ампеццо, мэр, именитые граждане. Без дипломатического скандала не удрать. В общем, нужна я им для рекламы. Взялся за гуж...

И за королевское обслуживание в отеле «Кристальди» пришлось тащить хвост репортеров и журналистов весь срок пребывания в Кортине.

Единственное светлое воспоминание — прогулка по Венеции, где мы садились на поезд. Прошлись наконец-то одни по зимней Венеции, облачной и туманной, без единого туриста — вот уж, действительно, достопримечательность!

* * *

Во время моего путешествия Жиль звонил неоднократно, но Ален отвечал односложно. Да, прав Наполеон: «В любви одна победа — бегство».