Инициалы Б. Б.

Что до папы, он, как всегда, шел по жизни «с розой в руке» и был очень рад, что появится малыш, которому он сможет читать свои стихи и рассказывать сказки про госпожу Сороку.

Я смотрела в будущее по-картезиански трезвым и холодным взглядом. Квартира на Поль-Думере слишком мала для нас с ребенком! Придется переехать, нанять няню, этакую замечательную девушку, которая сможет полностью заменять меня. Где только найти сию редкую птичку?

А фильм? Пока будут идти съемки, меня разнесет, это станет заметно, как же быть? Какого выбрать врача, когда наступит время рожать? И где я буду рожать, при том, что вся мировая пресса следует за мной по пятам?

И главное, главное — моя жизнь только начинается, я не хочу быть пленницей ребенка и мужа, которого я недостаточно люблю! Какой же мужчина возьмет меня потом с ребенкам на руках? Я не успела еще выйти замуж, а уже думала о другой жизни с другим мужчиной...

Тем временем Жак в Париже записал очень миленькую пластинку на 45 оборотов, четыре чудесные песни о любви, которые он от всего сердца посвятил мне. Решительно, стоило мужчине сойтись со мной, как он начинал петь, это становилось прискорбной привычкой. Мурлыканье глупостей под музыку — не лучший способ материально обеспечить появление на свет младенца. Снова мне одной придется взять на себя все бытовые проблемы, связанные с этим нежеланным событием. Да чем же я прогневила Господа, чем заслужила такое наказание? Я вела сказочную жизнь, заставляла страдать мужчин, делала, что хотела, не считаясь с обществом.

Таперь я расплачивалась по счетам — и каким счетам!!!

Из окна моей комнаты на втором этаже нашего домика, прячась за приоткрытыми ставнями, я высматривала фоторепортеров, зная, что они прячутся вдоль всей улицы Мизерикорд, представлявшей собой извилистый переулок. Они поджидали меня, притаившись за машиной, за дверью гаража, за углом, за стеной, даже на крыше домика напротив они лежали на желобчатой черепице, скрытые ветвями бугенвилии. Все телеобъективы, похожие на готовые к бою базуки, целились в меня, чтобы малейшее мое движение было растиражировано на первых полосах газет всего мира.

Я не решалась выйти из дома.

Я впадала в депрессию!

Погода стояла прекрасная, мне хотелось искупаться, побегать на солнышке и вообще насладиться всем, чем этот дивный и еще не изгаженный курорт мог меня порадовать, — а мне приходилось в мои 24 года сидеть в четырех стенах за закрытыми ставнями и считать по пальцам часы в обществе бабушки, Дада и мамы.

Но тропезианцы — настоящие — потрясающий народ!

Узнав от мамы, что я пребываю в заточении из-за фотографов, они погнали их взашей из поселка: доблестный поход возглавили Феликс-Портовый, Франсуа из «Эскинада» и другие. Ну просто Вифлеем, вставший на защиту младенца Иисуса в яслях.

Спасибо им от всего сердца!

Они так славно поработали, что я смогла наконец жить почти нормальной жизнью до 17 июня, когда мы все отправились в Лувесьенн — маленькими группками, чтобы не привлекать внимания.

XIV

Дом в Лувесьенне напоминал большой притихший улей. Мы разговаривали вполголоса, боясь, как бы нас не услышали с улицы. Родители Жака и мои, а также Бабуля, Дада, Мижану, Ален, Клоун и Гуапа — все были в сборе.

Рано утром папа отправился в мэрию узнать, все ли в порядке. Бедняга: ничего не подозревая, он наткнулся на две сотни фоторепортеров и журналистов со всего света! Папа вернулся белый как полотно и убитым голосом сообщил нам новость. Паршивец мэр за солидное вознаграждение согласился не давать оповещения, а потом продал, должно быть, на вес золота, информацию, которую, кроме близких, знал он один.

Нас поставили перед свершившимся фактом.

Или мы не женимся...

Или мы женимся, но в каких условиях...

Между двумя пробежками в ванную комнату я лихорадочно размышляла. Мне было муторно в прямом и переносном смысле этого слова. Поистине, мир полон мрази! Мама увела меня в свою комнату:

— Брижит, что ты решила? Ты в силах выдержать весь этот шабаш?

— Нет, мама. Я отсюда не выйду, пусть меня оставят в покое, я больше не могу.

Мама как мой официальный представитель передала это всем.

Жак поднялся ко мне, взвинченный донельзя. Я лежала на маминой кровати.

— Неужели ты не можешь не капризничать хотя бы в день твоей свадьбы? Мои родители здесь, я здесь, все тебя ждут, ты должна выйти, я люблю тебя, люблю...

— Я делаю то, что я хочу. А я не хочу — и точка!

— Брижит, научись наконец владеть собой, ты повинуешься только инстинктам, стань же взрослой, будь мужественной, пора уже знать, чего тебе хочется!

— Чего мне хочется?..

Скок! — я скрылась в ванной. Согнувшись над раковиной, я размышляла. Если я не выйду замуж сегодня, то не выйду за Жака уже никогда, то есть стану матерью-одиночкой. А хотела я опоры, мне был нужен мужчина, муж, а не ребенок, которого придется растить совсем одной... Я была на втором месяце, если не удалось сделать аборт на первом, то теперь и речи быть не может, значит?..

Значит, отступать некуда! Вперед!