Инициация

Дома растянулись вдоль улиц Рэд-Лейн и Даркманс, как тело на распятии. Самое большое и заметное здание, стоявшее в середине квартала, принадлежало Руркам. Бэрри Рурк входил в руководство «АстраКорп» (и, следовательно, был одним из нынешних начальников Дона), а его жена работала на полставки виолончелисткой в Сиэттлском симфоническом оркестре, а все остальное время предавалась неуемному критиканству. Их дом был чрезвычайно старым и тяжеловесно-вычурным: викторианское строение, возведенное через несколько месяцев после окончания Первой мировой войны. Тогда Рэд-Лейн и Даркманс были единственными улицами, да и ни о каких мостовых речь еще не шла. Леса в то время были еще гуще и темнее, чем теперь, вокруг рыскали волки и бурые медведи, с холмов иногда спускались пумы, а также, если верить старым сычам из «Глиняной хижины», редкие беглецы из Уортон-Хаус, психиатрической клиники, закрытой в девяностые. Волки давно исчезли, пациентов желтого дома перевезли в Уэстерн 

[36] или куда-то еще, но койоты в лесах по-прежнему водились, а также олени и, разумеется, стаи собак, которые по окончании очередного туристического сезона получали неизбежное пополнение в виде новых отрядов оставленных нерадивыми хозяевами бобиков, вследствие чего мудрые и предусмотрительные люди предпочитали не отправляться на прогулку безоружными.

Дом Рурков, равно как и окрестности, имел свою историю, да что там – он был пропитан историей насквозь, как почерневший чайный пакетик, оставленный засыхать на краю блюдца. В конце семидесятых – начале восьмидесятых Дон несколько раз бывал у Рурков в гостях; Кирстен постоянно устраивала роскошные приемы, и, поскольку Дон в то время был любимчиком в «АстраКорп», Мишель какое-то время получала регулярные приглашения на пятничный пинокль [37]

, а Рурк, в свою очередь, когда на него находил стих пообщаться с представителем низших классов, периодически зазывал в гости Дона. Обстановка внутри была величественной, практически музейной; хотелось держаться от экспонатов на почтительном расстоянии, чтобы не навлечь на себя гнев хозяев.

Передвигаться приходилось с огромной осторожностью, на каждом шагу рискуя споткнуться о какой-нибудь нарост или образование, протянувшее метастазы через очередную огромную комнату, – безвкусные наслоения неописуемого высокомерия как следствия воспитания и денег: «Виктролы» [38] из массива грецкого ореха, извлеченные из-под развалин факторий Ост-Индской компании; отделанные фламандским дубом армуары, доставленные на Запад краснокожим дьяволам на разграбление; плетеные корзины, которые мастерили потрескавшиеся пальцы деревенских жителей, давно обратившихся в тусклую серую пыль, мантия которой укрывает каждый предмет на свете; масляные полотна, приобретенные на распродажах имущества и частных аукционах; вазы Мин и лампы Тиффани; коллекция туфель Кирстен стоимостью в миллион долларов, собрать которую ей пришло в голову после знакомства с биографией Имельды Маркос 

[39]. Рурк коллекционировал предметы западноевропейского средневекового искусства – мечи, щиты, потрепанные баннеры, собрание пожелтевших книг, выставленное в застекленных витринах. Он немного знал латынь и декламировал стихи на староанглийском, когда был пьян – или, как подозревал Дон, притворялся пьяным.

Рурк был аффилированным членом Общества Джона Бёрча [40]

; доброжелательным элитистом, умелым бадминтонистом с убийственной подачей слева. Он выписывал «Форин полиси» [41] и охапку узкоспециализированных научных журналов, посвященных историческим исследованиям, проводимым обществами, о которых Дон имел лишь самое отдаленное представление.

В дни, когда все они были еще молоды и энергичны, Дон время от времени мельком видел Рурков и в своей сельской глухомани, когда шел к почтовому ящику, стоящему у старого доброго почтового тракта, как окрестили эту дорогу почтальоны: Кирстен на ее «ягуаре», везущую своих двоих с половиной детей (близнецов Бретта и Пейдж и Бронсона Форда, усыновленного мальчика из ангольской деревни) с урока или на урок музыки (на футбол, балет, гимнастику, занятие шахматного клуба и т. д.); или Рурка в его гигантском дизельном пикапе, который рычал, как бульдозер, стоящий под окнами в ветреное утро, и махал ему рукой или кивал в знак приветствия. Если Рурки-старшие не были слишком поглощены своими мыслями, они обычно отвечали тем же. Девочка, платиновая блондинка, царственно игнорировала Дона (ее брат, тоже блондин, трагически погиб; подробностей Дон не знал), а Бронсон Форд иногда разворачивался на сиденье и смотрел на него через заднее стекло, и лицо мальчика было бесстрастно, как тотемная маска.