Инициация

За год до этого я стал лайнбекером юниорского состава «Рэмс». Я сделал немало успешных «сэков» [64] в команде. Был третьим по числу «тэклов» [65]

среди всех игроков за всю историю «Пасифик-9» [66]. Все знали, что у меня есть шанс войти в топ игроков штата. Поэтому я легко подружился с Нелли Кулидж, одной из самых хорошеньких чирлидерш [67]

школы. Перед ней все ходили на задних лапках – парни по причине того, что она была, по их выражению, «сочной телкой», а девчонки из-за того, что у нее всегда имелась при себе неслабая пачка зелени, которой она охотно делилась со своими приближенными. Девчонки еще и побаивались ее. Она была популярной и влиятельной – опасное сочетание. Отец Нелли устроил меня на лето в магазин – раскладывать товар и запирать двери на ночь. Это наполнило мои карманы в достаточной степени, чтобы водить Нелли по танцулькам и по барам в надежде – заткни ушки, Винни, – забросить мячик в ворота. Чего, увы, не случилось. Досадно, учитывая то дерьмо, которое вскоре выпало на мою долю по ее милости.

Шел 1979-й. Благодаря той прекрасной работе, которую я проделал, валяя по полю младших сотоварищей, мне удалось получить стипендию в Вашингтонском университете, так что здесь все было схвачено. По секрету скажу, пап, если бы со стипендией не выгорело, я собирался в свой день рождения завербоваться в армию вместе с Фрэнки Роджерсом и Билли Саммерсетом. Фрэнки погиб в Бейруте при взрыве барака, а Билли оказался одним из тех бедолаг, которые словили пулю во время вторжения на Гренаду [68]. Хотя, конечно, они оба были морпехами. Морпехи всегда попадают в самое пекло. Я до сих пор обмениваюсь рождественскими открытками с младшим братом Билли, Илаем. Илай служил во время войны в Заливе [69]

и ухитрился вернуться домой целехоньким.

Итак, выпускной класс. Выпуск через девять месяцев, и время бежит быстро; тренер рассчитывает, что я возглавлю защиту на чемпионате штата. Я прекрасно знаю, что моя стипендия у него в руках, а тренер наш существо отнюдь не белое и пушистое, на него самого наседают родительский комитет и директор школы, которому каждый год вынь да положь призовой кубок… Забот у меня хватало, голова шла кругом. Такое впечатление, что половину этого времени я проходил в легком тумане, почти как во сне, и это могло повлиять на то, что случилось позднее. Некоторые люди склонны к галлюцинациям. Возможно, я один из них – мистер Голова-два-уха. Не знаю. Мне хотелось бы так думать.

Мы с ребятами – Фрэнки, Билли, Тоби Незеркатт, Майк Шавенко и еще пара парней из Оукленда – по ночам слегка уходили в отрыв. Собирались обычно в старом Селадон-парке – не самый умный выбор, учитывая тамошних наркоманов, которые рубили друг друга в клочья осколками бутылок, или возле заброшенного парка аттракционов на набережной. Иногда, если намечалась тусовка, мы все загружались в «кэдди» Майка Шавенко и ехали на пляж, где тусовались вокруг костра в компании чуваков из полудюжины разных школ, пили пиво и гоняли в футбол. Этакая «Порою блажь великая» [70]

, только без Генри Фонды, поскольку не нашлось никого такого же седого и зловредного, как он. Случались потасовки и всякая обычная хренотень, но в целом все было чрезвычайно невинно. Ничего похожего на то, что творят нынешние детишки. Самое ужасное, на что я тогда сподобился, это несколько раз напиться и пристраститься к курению. Меня подсадили Фрэнки и Билли. Особенно Фрэнки, который был парнем из разряда «пачка „Лаки Страйк“ в день». Черт, да все вокруг курили, это было верхом крутизны. Помню, бегал на переменах в туалет, чтобы сделать пару затяжек между уроками. Много мы тогда понимали-то.

Родители Фрэнки развелись, когда ему исполнилось одиннадцать. Мы с ним дружили со второго класса. Веселый парень. Штатный клоун класса, хотя учителя все равно его любили – он чертовски быстро находился с остроумным ответом. Ну, вы знаете этот тип. Из разряда тех, кому хочется вмазать как следует, но вместо этого ты так хохочешь, что чуть не писаешь в штаны.

Когда мать Фрэнки сбежала в неизвестном направлении, все изменилось. Она познакомилась с каким-то рекламщиком и смылась, наскоро покидала вещи в чемодан – только ее и видели. Отец Фрэнки пошел вразнос. Джек Роджерс работал грузчиком в порту. Вы бы видели эти ручищи и плечи – будто бизона втиснули в клетчатую рубаху. Жуть. Он начал выпивать – по дороге домой заруливал в «Пивную лавку Клаузена» и уговаривал полдюжины пива; когда я бывал у Фрэнки в гостях, то иногда видел, как его старик сидит в своем «шэви» и пьет «Лоун Стар». Он лил пиво в рот, банку за банкой, как автомат. Выпив пол-упаковки, нес вторую половину домой и допивал у телевизора за баскетболом. При этом ни разу не проронил ни слова. Сидел неподвижно, как монумент, с белым как мел лицом в свете кинескопа. Вы буквально слышали, как тикает в этой бомбе часовой механизм.