Инкогнито. Тайная жизнь мозга

В культовом фильме «Зловещие мертвецы II» правая рука героя обретает собственный разум и пытается его убить. Сцена вырождается в изображение того, что вы можете увидеть в играх шестиклассников: герой левой рукой удерживает правую, которая пытается вцепиться в его лицо. В итоге он отрезает руку пилой и накрывает ее перевернутой мусорной корзиной. Чтобы прижать корзину, герой накладывает сверху стопку книг, и внимательный наблюдатель может заметить, что самая верхняя из них — «Прощай, оружие!» Хемингуэя[224].

Какой бы надуманной ни казалась сюжетная линия, но, по сути, это расстройство, именуемое синдромом чужой руки. Хотя это не так драматично, как в «Зловещих мертвецах», но идея примерно та же. Синдром чужой руки может проявиться после операции по разделению мозга, о которой мы говорили ранее, и тогда две руки выражают конфликтующие желания. «Чужая» для пациента рука может схватить пирожное, чтобы потащить его в рот, в то время как нормальная рука будет пытаться удержать ее. Происходит борьба. Или одна рука берет газету, а другая швыряет ее обратно. Или одна рука застегивает молнию на куртке, а другая расстегивает ее. Некоторые больные с синдромом чужой руки обнаруживали, что крик «Стоп!» заставляет второе полушарие (и «чужую» руку) уступить. Но если не считать этой частички контроля, рука работает по собственным, недоступным программам, и именно поэтому названа чужой: поскольку сознательная часть пациента, кажется, не может предсказать ее поведение; нет ощущения, что она вообще часть личности человека. Больной в этой ситуации часто говорит: «Клянусь, я этого не делал». Что возвращает нас к одному из главных вопросов этой книги: кто есть я

? Ведь это делает его мозг, а не чей-то еще. Просто у него нет сознательного доступа к таким программам.

О чем говорит синдром чужой руки? О том, что мы пользуемся механическими, «чужими» подпрограммами, к которым у нас нет доступа и о которых мы не имеем понятия. Почти все наши действия — от речи до взятия кружки с кофе — производятся чужими подпрограммами, также известными как зомби-системы. (Я использую эти термины как синонимичные: слово зомби подчеркивает отсутствие осознанного доступа, в то время как чужой акцентирует чужеродность таких программ[225]

.) Некоторые из этих подпрограмм инстинктивны, некоторым обучаются; все высокоавтоматизированные алгоритмы, которые мы видели в третьей главе (теннисная подача, определение пола цыплят), становятся недоступными зомби-программами, которые вшиваются в нейронные сети. Когда профессиональный бейсболист приводит свою биту в соприкосновение с мячом, движущимся слишком быстро, чтобы сознание могло его отследить, он полагается на хорошо отлаженную «чужую» подпрограмму.

Синдром чужой руки также говорит о том, что при нормальных условиях все автоматизированные программы тщательно контролируются, так что на выходе в каждый момент имеет место только одно поведение. «Чужая» рука напоминает о беспроблемном в обычных условиях способе, посредством которого мозг держит крышку на внутренних конфликтах. Однако требуется всего лишь мелкое повреждение структуры — и раскрывается то, что находится ниже. Другими словами, поддержание единства подсистем — не то, что мозг делает без усилий; это активный процесс. И только в том случае, когда фракции начинают откалываться от союза, чуждость частей становится очевидной.

Хорошей иллюстрацией конфликтующих подпрограмм служит тест Струпа[226]

 — задание с едва ли не самыми простыми инструкциями: назовите цвет чернил, которыми написано то или иное слово. Скажем, я показываю слово «ПРАВОСУДИЕ», написанное синими буквами. Вы говорите: «Синий». Теперь я показываю слово «ПРИНТЕР» желтого цвета. «Желтый». Казалось бы, что может быть проще. Проблема возникает, когда я показываю слово, которое само по себе является названием цвета. Я показываю слово «СИНИЙ» зеленого цвета. Теперь отреагировать не так просто. Вы можете ляпнуть: «Синий!» — или остановить себя и сказать: «Зеленый!». В любом случае время вашей реакции будет больше, и это изобличает подспудный конфликт. Эффект Струпа раскрывает противоречие между сильным, непроизвольным, автоматическим импульсом прочитать само слово и необычной, обдуманной и требующей усилий задачей указать цвет текста[227].

Вспомните задание с неявными ассоциациями из третьей главы

, где на свет вытаскивали подсознательный расизм. Оно опиралось на время реакции, большее по сравнению с обычным, когда испытуемого просили связывать с положительным словом (например, счастье) то, что ему не по душе. В точности так, как и в тесте Струпа, здесь заложен внутренний конфликт между глубоко вмонтированными системами.

E pluribus unum

[228]