Инквизитор

Волков поманил Брунхильду пальцем. Девица тут же встала и гордо пошла к нему, не быстро, чтобы не подумали, что бежала-спотыкалась, авось не рвань кабацкая. Она чуть улыбаясь. Собирала на себя взгляды жадные от постояльцев, завистливые от местных баб. Встала рядом с солдатом. Поздоровалась.

— Ты ли это Брунхильда? — Спросил Волков.

— Так, я, а вы, что ж, не признали сразу?

— Да разве ж тебя теперь признает кто? Я ж тебя видал в лохмотьях, да с власами нечёсаными. Да с синим ухом. А теперь ты вон какая, прямо госпожа, только по кольцу и признал, — сказал солдат, указывая на кольцо, что он ей дарил.

— Забыли меня, а я ж вам ногу шила, — напомнила девушка.

— Да не забыл я тебя, не признал. Вон ты, какая красивая стала, говорят, мужики по тебе сохнут.

— Этот что ли, — Брунхильда взглянула на Сыча, — да ничто, пусть сохнет, может хоть мыться научится.

Сыч смотрел на девушку печально.

— А ты что же это, в девки подалась? — поинтересовался Ёган.

— А ты чего спрашиваешь? Горишься, что ли, может жениться, по второму разу надумал, как от старой жены сбежал?

— Да просто интересно же, — отвечал Ёган, заметно конфузясь.

— А раз интересно так копи деньгу да приходи, — с вызовом подбоченилась Брунхильда, — я тебе за ночь всё расскажу. Что захочешь.

— Да я просто спросил, — как-то съёжился Ёган. — так, для разговора.

— Ну, раз просто для разговора, то пошла в кабак я, потому что папаша мой замуж хотел меня выдать, за слюнявого. Да не пошла я, уж лучше тут на спине работать, чем об коровьи дойки всю жизнь руки ломать.

— А батька-то не прибьёт тебя? — спросил Ёган.

— С чего же прибивать, когда он у меня на новый чан для пива деньгу просит.

— Вона как оно! — Искренне удивлялся слуга коннетабля.

— Придёшь ко мне в замок, сегодня вечером? — спросил солдат, любуясь красавицей. — У меня и перина и простыня есть.

— Так приду, чего же не прийти к красивому мужчине раз у него перина имеется, — отвечала Брунхильда, кокетливо, и добавили уже по деловому, — только вы деньгу приготовьте.

— Деньгу? — Усмехнулся Волоков. — А по любви не придёшь?

— А по любви нехай вам благородные дают, — нагло отвечала девица, — слыхала я, они вас бесплатно привечают, а я так за десять крейцеров приду.

— Десять крейцеров! — Возмутился солдат, — И даже скиду как старому знакомцу не сделаешь?

— Может, кому другому и сделала бы, да не вам уж точно.

— А что не мил тебе я?

—Так может и поболе других мил, да люди говорят, что у вас одних коней на сто талеров, а вы скидку у бедной девки просите.

— Ладно, — улыбался Волков, — приходи перед ночью, будет тебе десять крейцеров. Спросишь у стражников, где меня искать.

— Да уж найду, авось не дура. — Пообещала Брунхильда.

Слабость то отпускала его, то снова накатывала. Долго в трактире он не просидел, поехал в замок, с ним поехал и управляющий.

— Не было случая сказать, — начал Крутец, — но я очень рад видеть вас в добром здравии.

— Не такое уж оно и доброе, — отвечал Волков, чувствуя головокружение, — ну да ничего, окрепну со временем, вы разберитесь с трактиром, раз в день заезжать, чтобы забрать выручку это не дело.

— Знаю, поэтому хотел попросить вашего монаха, он добрый верующий, воровать не будет. Да и считает хорошо и вести бумаги сможет.

— Прекрасно вы придумали, — съязвил солдат, — молодому монаху в кабаке, где под вечер девки на столах пляшут голыми, самое место.

А Крутец продолжал, не замечая иронии:

— Комиссия закончила опросы, сейчас господа аудиторы пишут отчёт, через два дня всё будет готово.

— Господин управляющий, — влез в разговор Ёган, чего раньше не бывало, — господину коннетаблю нездоровится, в седле сидит, качается, весь белый, может потом донимать его будете?

— Ах, ну-да, ну-да, — Крутец поклонился и отстал.

По ступенькам Ёган и Сыч Волкова почти тащили. Сам он почти не мог опираться на левую ногу. Ёган руководил, и упрекал солдата, Сыч кряхтел да молчал. Насилу справились.

Волков рухнул лицом в перину, а Ёган стал тянуть с него сапоги, да так чтобы нога не сильно болела, пока стягивал, коннетабль Рютте уже заснул.

Глава двадцатая

Утром он чувствовал себя уже лучше, нога, конечно, болела, но к этому он, кажется уже начал привыкать. А вот немощь — немощь, а не боль время от времени приводила его в ярость. Он валялся в перине, ощущая лёгкий утренний голод, когда в дверь постучали настойчиво и сильно:

— Кто там, входите. — Крикнул солдат.

И в покои вошёл барон. Волков думал было встать, но барон не дал, придержал его рукой:

— Лежите, друг мой, лежите, я зашёл спросить о здоровье, видел, вчера вас под руки вели.

— Жив, барон. — Отвечал солдат.

— Вот и хорошо. А что за грязный тип был с вами? Он ходит по моему замку, распоряжается здесь.

— Вы о новом управляющем?

— Да нет, этого юношу я узнаю, я про другого, мрачный тип, что распоряжается моими стражниками.

— А, вот вы о ком, так это Сыч!

— Да, кажется, его так и кличут, а что он делает в моём замке?

— То же что и все, он работает на вас. Причём работает отлично.

— Уж больно опасный на вид, разбойник или душегуб, не меньше.