Инквизиция

Насколько интереснее было бы прибыть летним днем, скользя по синей глади воды, и любоваться горами, предстающими во всем своем великолепии. И тогда я не мерз бы до костей от резкого ветра и не промокал бы от брызг всякий раз, когда нос корабля нырял во впадину между волнами.

Но и такой Калатар, впервые увиденный мной под тяжелым, угрюмым небом, с горами, окутанными тучами, навсегда врезался в мою память. Темно-зеленый лес тянулся в обе стороны, стеной встречая серое море, их разделяла только белая полоска, где бился о скалы слышный за мили прибой. Лишь едва заметное углубление в береговой линии выдавало присутствие Джейанского пролива, его верхние края терялись в гуще зелени. За ним лежало Внутреннее море Калатара, и где-то там был человек, обещавший показать мне его.

Как я ни всматривался, нигде на берегу я не заметил никаких признаков жизни или жилья. Почти никто не живет на этом побережье, терзаемом постоянными штормами, где волны, рожденные далеко отсюда в просторах Океана, бесконечно и с ужасающей силой рушатся на темно-серые утесы и бухточки.

Облачный остров, так назывался он с незапамятных времен, место туманов и темных долин зимой, испещренных солнцем джунглей и пляжей летом, его города теснились вокруг Внутреннего моря. Его горные пики были выше всех, какие я знал: это было почти единственное место на Архипелаге, где существовали горные хребты. Береговая линия, несмотря на зелень, казалась темной и зловещей, будто ее затеняли невидимые скалы.

Он дикий и красивый, подумал я, глядя, как контуры постепенно обретают четкость и как по мере приближения становятся видимыми очертания Джейанского ущелья. По шее побежала струйка воды, я задрожал и плотнее запахнулся в плащ. Воздух был полон летящей пены и соленой влаги, скрип мачт и шпангоутов аккомпанировал жалобным крикам чаек.

Стоило бы отпраздновать прибытие сюда – куда я так давно мечтал приехать – после трех недель, проведенных в море. Три недели я пребывал почти постоянно мокрым и неизменно несчастным, всячески избегая Мауриза и того единственного пассажира, кто не страдал морской болезнью. Мы едва уцелели в один из штормов, а два других оказались настолько сильны, что даже меня замутило. У меня не было морской болезни с четырех лет. И пока я лежал и метался в бесконечном наркотическом кошмаре, моим единственным утешением было то, что Мауризу тоже плохо.

Однако теперь, когда нанятый илтисский галеон рассекал волну за волной, приближаясь к этому странному, первобытному берегу, я бы отдал что угодно, лишь бы оказаться где-нибудь в другом месте.

А ведь я едва не оказался там. И не раз во время этого ужасного плавания на галеоне я всерьез пожалел, что не оказался.

Жизнь моя висела на волоске, я едва не стал трупом, одной крошечной частичкой плавающих обломков на бескрайней поверхности океана, а моя душа едва не унеслась в более счастливое место. Фетида благосклонно относится к тем, кто утонул в море или был предан океанской пучине: они становятся истинными морскими элементалями, бесформенными течениями на более высоком уровне жизни.

То, что меня не приняли в благословенный покой Фетиды, могло указывать или на божественное недовольство, или на благоволение. В общем, это не имело значения, потому что я по-прежнему был жив. И через полтора месяца после отъезда из Рал Тамара мы, наконец, достигли своего места назначения.

Возможно, «мы» – неправильное слово. Всего несколько человек из числа тех, кто выехал из Рал Тамара с Мауризом, увидят Калатар, по крайней мере сейчас. Некоторые никогда не увидят, если их стихийные духи не решат его посетить. Другим понадобятся недели, месяцы выздоровления, прежде чем они смогут куда-либо поехать. Один человек уже был там.

За эту последнюю и самую болезненную потерю нашей группы я мог бы винить Мауриза, но только за это одно. Во всем остальном, во всем, через что мы прошли с тех пор, как покинули Рал Тамар, была виновна Сфера. Казалось, они с самого начала сглазили нашу удачу с тем досадным, отнимающим время и совершенно бесплодным обыском «Призрачной Звезды». В Рал Тамаре находятся известные еретики, заявил пришедший с обыском инквизитор, его глаза пылали фанатизмом. Нельзя позволить им сбежать.

Даже ранг и связи Мауриза не произвели впечатления, и пока сакри методично прочесывали «Призрачную Звезду», инквизитор донимал кипящего от злости Скартариса и его свиту разглагольствованием об опасностях ереси. Я даже перестал дышать, когда этот фанатик рассматривал нас всех. Но он искал эсграфа Лепидора и его спутниц, не двух угрюмых, удрученных слуг с Уолдсенда и фетийскую помощницу. Должно быть, Мауриз испытал огромное удовольствие, представляя Палатину как члена клана Скартариса.

В конце концов недовольные сакри высадились, и их командир доложил инквизитору, что на борту нет никаких «зайцев» и никакого признака ренегата океанографа. Инквизитор казался слегка разочарованным, но его энтузиазм не угас.

– Нельзя скрыться от инквизиции, – возгласил он. – Око Рантаса видит все, и в Своей безграничной милости Он покажет нам то, что мы ищем.