Инквизиция: Омнибус

Ещё три часа, ещё два километра вниз. Становилось чертовски жарко. Воздух снаружи насыщали облака испарений и газов. Чёрный дым фумаролей пронизывал пласты породы, словно соты. В нескольких пещерах и котлованах кипели кислотные геотермальные озера, сияющие люминесцентным свечением. Ущелья и редкие штольни полыхали красноватыми реками лавы и астеносферными котлами с расплавленными породами. Больше нам не приходилось полагаться на прожектора. Переплетения пещер освещались потоками пылающей магмы, огненными озёрами прометиума, заполнившего штольни, а кроме того, плотными, липкими занавесями и коврами биолюминесцентных грибов, процветающих в жарких туннелях подземелий. Воздушные фильтры гондолы уже не справлялись с серной вонью, а система охлаждения грозила выйти из строя. Мы вспотели. Капли конденсата стекали по голому металлу стен каюты.

— Прошу замереть на одном месте, — проговорил Эмос.

Медея отключила дюзы и опустила нас у побережья кипящего лавового озера. Из-под разломов в почерневшей корке пробивался яркий, почти неоновый свет.

Эмос сверил схему с показаниями спектроскопа, переданными минералогическим анализатором на небольшой дисплей в кабине.

— Это здесь. Отсюда велась последняя передача.

— Ты уверен? — спросил я.

Учёный одарил меня испепеляющим взглядом:

— Конечно.

— Давай медленно облетим вокруг, — обратился я к Медее.

Мы вытянули шеи, всматриваясь в лобовое стекло гондолы, шаря множеством прожекторов вверх и вниз, чтобы разглядеть, что скрывается в непроницаемой тени пещерных стен.

— Что там? Туннели?

— Судя по показаниям ауспекса, их протяжённость может составлять несколько сотен метров. Боже-Император, похоже, они невероятно древние! — Медея вытерла струйку пота, заливавшего глаза.

— А что прожектора высветили вон там?

Эмос поглядел туда, куда я указывал.

— Миндалины, — ответил он. — Впадины, заполненные кварцем или другими вторичными полезными ископаемыми.

— Ясно, — кивнула Медея, отвинчивая крышку на фляге с водой. — Раз уж ты все знаешь, то что вот это такое?

Она показала на совершенно круглое отверстие, вырезанное в камне дальней стены. По моим прикидкам, длина его диаметра приближалась к тридцати метрам.

— Ну, я… очень странно, — забормотал обескураженный Эмос.

— Подойди ближе, — приказал я. — Это искусственное образование. Форма слишком правильная.

— Что, чёрт возьми, могло проделать такую дыру? — недоумевала Медея, направляя судно внутрь туннеля.

— Промышленный бур мог бы…

— Так глубоко? Настолько далеко от шахт? — Я прервал Эмоса на полуслове. — Посмотрите на это. На такой глубине могут функционировать только герметично закрытые машины, вроде нашей гондолы.

— И то с трудом, — зловещим тоном прокомментировала мои выводы Медея.

Она не сводила глаз с показателей герметичности корпуса. Янтарные руны то вспыхивали, то выключались.

— Глубоко, — сказал я, глядя на дисплей с показаниями передних сканеров. — Уходит настолько, насколько мы можем просканировать и дальше, при этом сохраняя форму и размеры.

— Но он же прорезан в вулканической породе, сорок километров батолита! Это же цельный антрагат! — В слабом старческом голосе Эмоса зазвучали нотки смущения.

— Я улавливаю толчки, — внезапно произнесла Медея.

Иглы на вращающемся сейсмографе дёргались уже больше часа, поскольку на этой глубине подземная поверхность не была стабильной. Но сейчас они просто обезумели и метались из стороны в сторону.

— В них есть ритм, — сказал Эмос. — Это не тектонические толчки. Слишком регулярные… почти механические.

Я задумался на мгновение, прикидывая варианты.

— Отправляемся вглубь шахты, — решил я.

Медея посмотрела на меня так, словно надеялась, что ослышалась.

— Полетели.

Прорезанная в вулканической породе шахта оказалась настолько идеально круглой, что становилось страшно. Стремительно спускаясь по этой трубе, мы увидели, что внутренняя её поверхность была оплавлена и казалась покрытой каменными потёками с прорубленными в них расходящимися бороздами.

— Это сделано плазменным буром, — сказал Эмос. — И, что бы ни пробивалось здесь, его конечности оставили следы на стенах до того, как те остыли и затвердели.

Труба иногда изгибалась змеёй, но сохраняла цилиндрическую форму. Повороты были длинными и плавными. Несмотря на это, Медея всё равно осторожничала, входя в них. Сейсмограф продолжало трясти как в лихорадке.

Я извлёк галоперо и приписал одну фразу под схемой распечатки.

— Ты не мог бы преобразовать это в простой машинный код? — попросил я Эмоса.

— Кхм… — Он посмотрел на запись. — Vade elquum alatoratha semptus… У тебя хорошая память.

— Так ты можешь это сделать?

— Конечно.

— Что там такое? — поинтересовалась Медея. — Какое-то колдовство?

— Нет. — Я улыбнулся, а Эмос приступил к работе. — Нечто вроде глоссии. Приватный язык, который не использовался уже довольно давно.

— Готово, — произнёс Эмос.

— Загони это в вокс-транслятор и поставь на непрерывный повтор, — сказал я.

— Надеюсь, что сработает, — вздохнул Убер. — И надеюсь, что ты прав.

— Просто сделай это.

На панели управления запищали датчики сканеров.