Иное отражение Старгорода

– Ты что, дед Ваня! – с досадой в голосе протестовал Алешка. – Ведь на самом интересном месте остановился. Так нельзя. Ну, пожалуйста, расскажи еще. Я ж не усну теперь. Все о том буду думать, что там дальше было.

– Поздно уже, сказал! – не собираясь менять своего решения, отрезал старик.

– А я, тогда, побегу к лазу и найду ребят в подземных ходах. Расскажу о колодце и…

– Ты гляди, засранец какой! Шантажировать меня вздумал?

– Нет, – виновато опустив голову, ответил Леха, – это я от обиды. Просто очень хочу дослушать твою историю.

– Ладно, сорванец, – Иван потрепал пацана за волосы. – Беги домой у бабушки отпросись. Скажи, у меня заночуешь. А я пока чайник поставлю. Чаю по пьем с тобой. А то я продрог уже маленько.

– Я пулей, – сорвавшись со скамейки, ликовал мальчонка, – я пулей…

– Гляди, окаянный, не забейся во тьмах. – Крикнул ему вдогонку Иван.

Дед зажег лампу на кухне, вскипятил воду. Поставил на стол баночку меда, варенье в пиале, сахар кубиками, пару кружек и сухари горчичные, правда, уже недельной давности. И только он успел организовать стол, как в кухню вошел Алешка.

– Нюрка отпустила тебя? – парень закивал, подтверждая согласие бабушки, – тогда садись за стол. Чайник только вскипел.

Дед налил по кружкам горячую воду. Кинул маленькую щепотку заварки в кружку внука. А сам отхлебнул дымящийся кипяток. Взял кусочек сахара в рот и продолжил рассказ.

– Значит, Алеша, идем мы по коридору…

– Эй! Ты что-то пропустил, – перебил рассказчика подросток, – вы ж вроде собирались идти в мираж.

– Мираж, – задумчиво протянул дед, отхлебнув кипяток из кружки, – не мы, Алеша собирались, а капитан. Он мне как сказал, чтоб я полизал в это марево, я на попятную пошел. А он маузер достал из кобуры, на меня направил и приказывает, мол, двигай в мираж. Делать не чего – я полез. Взобрался на каменную крышку колодца, зажмурился и шагнул в небытие. Глаза открываю, фонарем свечу, а я в том же большом зале. Только все с каким-то фиолетовым оттенком мне кажется. Глядь, мел на полу. Я с колодца слез, его поднял, в карман сунул и вокруг по залу стал ходить. А капитана-то не видать. Сколько я его прождал час или два? Может больше. Уже подумал, что убег служивый, как появляется он на колодце. Я к нему и ругаться, мол, бросить меня хотел, штабс-капитан. А он мне.

– Ты головой ударился, Ваня? Я за тобой след в след пошел.

А потом секунду подумав, спросил.

– Сколько меня не было, Иван?

– Дак, часов с два, может и больше. Я тут уже ходы некоторые обследовать недалече успел и мелом метки расставил. Фонарь, правда, светит плохо, все какое-то фиолетовое.

– Часа два, говоришь, – задумался Прохор Арсеньевич, – метки, говоришь, поставил. Это ты хорошо придумал Иван, только зря.

– Как зря? – вопрошаю я, – наши то куда-то делись, а выходить как.

Он посмотрел на меня и говорит.

– А ты еще ни чего не понял, Ваня? Мы в чужом мире. Это не то подземелье, по которому мы с тобой к колодцу пришли. Мы с тобой через врата прошли и в мире ином оказались. Скулуб твой от сюда пришел. И сюда убежал из подвала Федорова. Это тебе понятно? – я кивнул. – А фонарь, чтоб лучше светил, рычажок на нем переключи.

Я клацнул, и из моего фонаря тоже свет белый ударил. И все вокруг преобразилось.

– Как далеко ты ходил по коридорам? – вдруг спросил капитан.

– Шагов по двести, вон туда, – указал я рукой на тоннель, – туда, и в тот вон прошел.

– И что там?

– В первом, ни чего. Тянется коридор без конца. Второй ни чем от первого не отличается, а в третьем лестница винтовая вверх. Шагов через тридцать. Широкая такая. Я чуток поднялся, да решил вернуться, сверху холодом потянуло, да вас дождаться желал.

– Идем к лестнице, живо! – скомандовал военный, – Оружие приготовь к бою. Мы же на чужой территории. И смотри, Иван по сторонам в оба.

Поднимаясь по ступенькам вверх становилось холоднее. Затем и вовсе, в воздухе повеяло морозом. На стенах появился иней, Затем морозные узоры. Меня стало потрушивать от холода, я-то в одной гимнастерке. А капитан держался. Видно, закаленный был.