Читаем Иное утро полностью

И хоть он был мал, но зачастую в голову приходили мысли о том кто он такой и почему он именно такой. И одновременно с этим он начинал рисовать дабы отогнать их. Рисовал и рисовал как можно больше и растворялся в белом листе красками своей души. В приюте он любил рисовать акварелью, ему нравилось как она растекалась по листам, но тут такие “грязнучие” вещи старались держать поодаль, и находились они только в игральной комнате. К сожалению вход туда был закрыт ввиду его отвратительного состояния ребер и частиц крови в печени. Спалось сложно, но когда этот сон приходил Арфо радовался. Однако не только эти проблемные моменты запомнились ему теплотой, а то утро когда он не смог найти под подушкой альбома.

Арфо проснулся как и обычно. Медленно открыл глаза, дернулся корпусом чтобы оценить боль, после поднялся на локтях и выпил стакан чистой, теплой воды с тумбы вместе с таблетками в маленьком колпачке, зеленые ему нравились больше всех из-за своей сладости, а вот к синим относился с омерзением из-за горечи, но честно проглотив все нужное он тянулся, как и обычно, под подушку. С начала он не поверил что альбома нет рядом, потом перепроверил рукой, еще потом он, вне своих сил, вытащил подушку на колени и проверил вполоборота не упал ли альбом за кровать. Глаза начинали наполняться яростью и болью одновременно – кровать плотно прилегала к стене, а желанных белых и исписанных листочков, небрежно скрепленных степлером не было.

Детская злоба зачастую не подвержена логике и выливается на каждого кто находится в ближайшем окружении невиданными для них количествами, и в душе Арфо именно такая злоба зарождалась. Красный от ненависти ко всему что его окружает он смотрел на мирно играющую девочку на соседней по диагонали кровати.

– Где он? – сказал Арфо твердо сдерживая порывы сброситься с кровати с кулаками. Тимия, либо проигнорировала, либо не услышала его порыв. – Ты! – крикнул он. – Где мой блокнот?

Тимия от неожиданности с неуклюжей силой сжала приставку что та выскользнула из рук и подлетела на сантиметров тридцать вверх, в порыве схватить игрушку кровать заскрипела, пошатнулась и ударилась бортиком о стену, но попытка удалась и починенное не пришлось чинить заново. В отличии от напрочь исчезнувшего настроения девочки.

– Какого черта? – взвопила она. – Что орешь то?

– Где мой блокнот? – продолжил почти что на срыве говорить Арфо.

– Я то откуда могу знать? Уронил наверное.

– Нет! Я его не ронял! Я его всегда под подушку ложу. Это ты его забрала?

– И зачем, скажи на милость, мне это нужно?

– Порвать его, – сказал он абсолютно веря в собственные слова. Дети в приюте любят такое делать с младшими. Показывают им свое место. – Я же ничего плохого тебе не делал… зачем?

– Что? – Тимия смотрела на раскрасневшегося мальчика и не понимала что происходит. – Не трогала я твой блокнот. Да и зачем мне его рвать? Он же твой, а не мой.

– Верни его…

– Да, я…

– Вер… – попытка повторения просьбы/приказа от Арфо увенчалась яркой болью в груди и животе. Мальчик скривился, а из уголков глаз брызнули одинокие слезы боли.

Тимия тотчас же спрыгнула с кровати и подбежала к Арфо.

– Что с тобой? – сказала она. – Тебе плохо?

Арфо лишь продолжал кривится, молчать и тяжело дышать.

– Терпи, прошу. Я сейчас, – Тимия побежала к двери, – секунду.

Через секунду, это он отлично запомнил, Тимия не бросила своих слов на ветер и притащила медсестру за руку, а после ближайшие полчаса-час прошли в каком-то мутном бреду и бегающими вокруг людьми назойливо пикающими приборами.


А после его, как ни в чем не бывало, вернули в палату, наказав только меньше двигаться и меньше стрессовать. Ага, отлично выполнимое желание, и даже сейчас вспоминая те моменты он не мог поверить что желание таки выполнил и каким-то образом смог себя успокоить.

Его вернули и к тому времени в палате во все царил Бардак и первородный его брат – Хаос. Тимия перебрала комнату по кирпичику и смогла найти так желанный блокнот с рисунками, и сидя посреди разгрома и разрухи пристально вглядывалась и изучала творчество нервозного паренька.

Паренек, впрочем, еще отходил от анестезии и не обратил на это бурной реакции, только какой-то огонек внутри возник и сразу же потух, или перешел в другую форму тления. Арфо просто был рад что альбом нашелся.

– Привет, – сказала Тимия не отрываясь от рисунков, – как ты?

– Плохо, – ответил Арфо и заковылял к своей кровати, – еще на неделю оставляют.

– Ммм, ясно. А что так?

– Швы разошлись.

– Еще бы они не разошлись, ты был похож на краснющий помидор в лаве.

– Я не… – хотел было Арфо возразить, но вспомнил наставления доктора, – это не из-за этого. Ночью не так дернулся и нитки порвались. Ну, или что-то вроде того.

– Понимаю, – ответила Тимия все так же не открываясь от альбома, – а… а почему у тебя так много букв в рисунках? И что они такие… – Тимия перевернула блокнот вертикально, – странные?

– Это граффити, – прокряхтел Арфо залезая на кровать, – я рисую скотчи.

– Скотч?

– Это наброски.

– Может “скетч”?

– А я что сказал?

– Ты сказал “скотч”.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец веры. Религия, террор и будущее разума
Конец веры. Религия, террор и будущее разума

Отважная и безжалостная попытка снести стены, ограждающие современных верующих от критики. Блестящий анализ борьбы разума и религии от автора, чье имя находится в центре мировых дискуссий наряду с Ричардом Докинзом и Кристофером Хитченсом.Эта знаменитая книга — блестящий анализ борьбы разума и религии в современном мире. Автор демонстрирует, сколь часто в истории мы отвергали доводы разума в пользу религиозной веры — даже если эта вера порождала лишь зло и бедствия. Предостерегая против вмешательства организованной религии в мировую политику, Харрис, опираясь на доводы нейропсихологии, философии и восточной мистики, призывает создать по-истине современные основания для светской, гуманистической этики и духовности. «Конец веры» — отважная и безжалостная попытка снести стены, ограждающие верующих от критики.

Сэм Харрис

Критика / Религиоведение / Религия / Эзотерика / Документальное
Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное