Иногда Карлсоны возвращаются

Кирилл Легейдо принадлежал к людям, которые следуют по жизненному пути, выбирая нехоженые тропы, особые головоломные траектории. Так было в школе, когда он, рано выбрав, чем будет заниматься в жизни, на серьезном университетском уровне осваивал одни предметы, а другие начисто игнорировал. Так было позднее, когда он стал филологом и поражал своих наставников смелостью научного поиска. Так было, когда он, бросив научную карьеру, занялся рекламным бизнесом, который делал в России свои первые шаги… Во всех случаях Кириллу было не привыкать к крутым поворотам и резким сменам жизненного сценария. Он был вопиюще эксцентричен, он привык поступать не так, как все. Недаром своим символом, своим талисманом он выбрал Карлсона. Да, этот шведский озорной гоблин не отличается красивой внешностью. Да, он является скопищем качеств, которые не принято демонстрировать в приличном обществе. Зато он умеет летать. И эта свобода полета для него дороже всего.

Когда он догадался, что ушла радость полета, что он отныне скован по рукам и ногам? Когда достиг всего, что, по всеобщим меркам, принято считать вершиной благополучия. Агентство «Гаррисон Райт» заняло свое неоспоримое место в российском рекламном бизнесе. Доходы растут. Конкуренты кусают локти от зависти. Изысканно дорогая обстановка дома. Красавица-куколка-жена. А счастья нет. Почему?

Легко было бы списать все на Ольгу: прошло совсем мало времени после их свадьбы, и Кирилл понял, что она не любит его, никогда не любила. Клюнула на его богатство и положение, продолжая любить того самого «ужасного Жору», которого так ненавидели Ольгины родители. Ну так что же? Ведь и для Кирилла, теперь-то можно сознаться, белокурая прелестница была удачным украшением дома, елкой, которую так приятно и престижно увешивать драгоценностями. Так ли это много значит для современных людей? Если семейная жизнь не удовлетворяла обоих, можно было бы развестись. И хотя он уверен, что Ольга через своих адвокатов стрясла бы с него немалую сумму, он бы на это пошел…

– Значит, Оля решилась все-таки с Жорой сбежать? – перебивает Кирилл Легейдо собственные излияния. – Ну, и хорошо. Хоть кто-то счастлив, блин! Мы с Ольгой друг друга только мучили…

Дело Степана Кулакова. Семейный разговор

То, что Кротов успокоительно назвал «реактивным состоянием», не проходило. Степан оставался все так же неподвижен, и трудно было сказать, что за видения проходили перед его самоуглубленными черными глазами. Он ел и пил, когда ему давали еду и питье, но сам ни разу не показал, что испытывает жажду или голод. С момента освобождения Кулаков не услышал от сына ни слова, ни звука, который свидетельствовал бы хоть о какой-то попытке установить контакт с окружающими. Сусанна настаивала на том, что Степу надо показать врачам, но Кулаков все откладывал и откладывал этот решительный шаг. Кто их знает, этих психиатров, что они вытащат из мозгов его сына! Поэтому Степан продолжал лежать в своей комнате, без голоса, без движения, вытянув руки вдоль туловища, как будто все еще был связан.

Сусанна все время проводила рядом с сыном: поглаживала его ладони, вполголоса разговаривала с ним, как с младенцем, ловила малейшие признаки его физиологических потребностей. Игорь, редко бывая дома (накопилось много срочных дел) избегал заходить в комнату Степана… Почему? Потому, что жалел своего ребенка? Да… Но рядом с жалостью росло что-то, похожее на гнев, словно Степан, назло отцу, притворяется. Кулаков с трудом удерживался от желания ударить его, уничтожить, если он никогда уже не будет здоровым…

Это напомнило о том, как в детстве он ломал игрушки. С самого раннего возраста Игорек знал, что родители его бедные, не могут ему купить все, что он захочет, а потому свои немногочисленные игрушки берег. Подкрашивал, выправлял, чинил. Но когда подходил срок износа, или в процессе игры солдатик или грузовичок получал необратимые повреждения, с каким же удовольствием Игорь его изничтожал! Разносил на кусочки с самоотверженным пылом, как бы мстя родительской бедности, надеясь, что когда игрушек останется уж очень мало, папа с мамой расщедрятся и купят ему новые…

Да разве Андрюха мог это понять? Он вырос в другой семье: может быть, тоже небогатой, но с другим настроем, где любимым детям отдавали все лучшее. Разве мог он понять, что такое для Игоря несбывшиеся возможности? Если бы Андрюха продолжал гнуть свою линию в руководстве «Нейтроном», Игорь каждый день локти кусал бы, представляя, как бы он развернулся, оставшись один. Он и остался один! И дела «Нейтрона» пошли в гору! Пусть ему плюнут в лицо, если это не так!