Иной мир. Часть 2

— Берсерки уроды, потому что сильно отличаются от остальных медведей. Главное отличие — берсерки бывают только мужского пола. Второе, не менее важно отличие, мы не можем иметь потомства. Репродуктивная функция у нас отсутствует. Кроме всего сказанного мы значительно больше, сильнее, живучее, почти не чувствуем боли и у нас два сердца. Берсерк — это прирождённый воин. Природа смеялась, создавая нас. Мы даже умереть нормально не можем. Порой оба моих сердца останавливаются, и я готовлюсь стать вечностью, но одно из сердец не решается замолчать навсегда и мучения продолжаются. Теперь ты понимаешь, какого быть берсерком, человек?

Я не понял. И ответил, что не понял. Для меня берсерк — вершина эволюции расы разумных медведей. Минусы тоже имеются, но они не столь значительны. Отсутствие потомства минус серьёзный. Плохо…

— Почему берсерки не живут с племенами медведей? — спросил я. — Почему вам нравится убивать монстров?

Орх снова чиркнул по полу пещеры когтями. Быстро чиркнул. Сноп искр устремился к костру. Не долетев, искры потухли.

— Мы не способны жить в обществе себе подобных, — ответил берсерк. — Короткое пребывание возможно. Долгое нет… Всему виной наши характеры. Мы одиночки до невозможности. Мы эгоисты. Злые эгоисты… И нам нужно постоянно выплёскивать злобу, что копится в наших сердцах. Два сердца — вдвое больше злобы и ненависти. Любить берсерки не способны. Сострадать тем более. Нам чужда радость… А вот ненавидеть мы можем с легкостью! Отшельничество — единственно возможный способ существования. Так было всегда. Берсерки нужны во время войны. Они приходят, побеждают, и уходят. Если войны нет — берсеркам приходится убивать монстров, чтобы злость не сожгла их. Войн не было с тех времён, когда я стал слепым и падшим…

Я заслушался и не сразу понял, что Угрх злобно рычит. Орх это тоже не сразу понял. А когда понял — мгновенно заткнулся. Медведи начали перерыкиваться друг с другом. Пусть рычат. Орх уже проговорился. Я снова получил кусочек информации. Не большой, но такой ценный…

Фрагмент 12

Первым новую одежду примерил Андрюха. Штаны немного великоваты по ширине в районе ног, но в талии сели отлично. Даже поверх имеющейся одежды. Шуба тоже великовата. Шапка-ушанка лучше не придумаешь. На ноги бутсы из всё той же шкуры. На острых камнях они могут быстро прохудится. Вся одежда, которую надел Андрюха, сшита из одной огромной шкуры. В ней он стал походить то ли на лешего, то ли на медведя. Сразу и не поймёшь. Плохо, что цвет меха коричневый. Белый был бы лучше. Маскировка — важный момент.

— Я и десяти километров в этом не пройду, — пожаловался Андрюха, пытаясь привыкнуть к новой одежде. — Одна шапка чего стоит! Шея того и гляди сломается.

— Одевайтесь, — спокойно сказал Угрх, показав на две другие стопки одежды, лежащие у костра. — И побыстрее. Мы потеряли много времени.

— Шкуры с собой возьми, Вождь, — посоветовал лежащий на топчане Орх. — Уверен, что люди выдохнутся ещё до полудня и потребуют привал. Три сосульки тебе ведь не нужны? Пещер до косого перевала вам точно не встретится. Две ночи — столько вы будете идти к перевалу. Возьми шкуры, Вождь!

Угрх что-то прорычал и пошёл за шкурами. Притащив увесистый тюк, привязал его к своему рюкзаку. Забросив тяжёлую ношу на спину, снова что-то прорычал берсерку и побрёл к выходу из пещеры.

Пришлось помочь одеться Стенли, потом одеться самому, придумать как закрепить рюкзаки на лямках и только после этого отправится в путь следом за медведем. Андрюха не соврал — свыше десяти километров в такой одежде мы вряд ли пройдём…

* * *

Андрюха ошибся. И я тоже. Даже Стенли ошибся, хоть он ничего не говорил, и вряд ли думал о чём-то подобном. Десять километров — это далеко не придел. Мы прошли двадцать километров с лишним. Двадцать долгих, изнурительных, полных боли и усталости километров. Ветер уничтожил кожу на наших лицах, а снег довёл мышцы ног и всего тела до безумия. Глубокий, выше колена, плотный снег. Угрх как мог топтал дорогу, но легче нам от этого не становилось. Порой медведь вытаскивал нас из ям, в которые мы скатывались, будто колобки. Мы психовали, материли медведя и горы, но продолжали идти. Неуклюжие — самое подходящее слово, которое характеризует нас в полной мере.

— Я так больше не могу! — крикнул Андрюха и плюхнулся задницей в снег.

Даже Стенли, молчание которого давно стало привычно, ругается на английском, постоянно используя слова «fuck». Сложно ему, наверное. То ли дело русский мат и его производные. Любую ситуацию можно объяснить одним, несоизмеримо ёмким, словом. Одних вариантов всем известного слова из трёх букв не один десяток наберётся.

Угрх остановился, развернулся, подошёл к сидящему в снегу Андрюхе и одним ленивым движением вернул его на тропу, которую сам натоптал. Тихо прорычал:

— Нам нужно спуститься к плато. Там устроим привал. Я ищу вам еду. Продолжаем…

Я несильно толкнул Стенли в спину, и он побрёл за Андрюхой. Угрх не говорит, сколько километров нам осталось до привала. Снег и ветер создали нулевую видимость. Придётся терпеть…

* * *