Иной мир. Часть 3

Усам не сразу понял о чём речь. Когда понял — ужаснулся. Саркаловая ящерица — это местная пустынная тварь, которая кусает жертву и уходит в режим ожидания. Яд, попадая в кровь, парализует и полностью лишает жертву чувствительности. Но лишь на некоторое время. Затем чувствительность возвращается, но паралич остаётся. А ещё приходит боль. Такая, что если с человека снять кожу и после жечь огнём — он скажет, что это лишь цветочки. Вот яд саркаловой ящерицы — это ягодки. Но очевидцев нет — те, кто были укушены, всегда умирают в жутких муках. После смерти тело жертвы разлагается за каких-то пару часов и становится деликатесом для ящерицы. Русский, сволочь такая, ввёл Усаму малую дозу яда — чтобы тот мучился дольше.

— Ты чёртов дьявол! — сумел крикнуть Усам и сам удивился тому, что язык его слушается.

Русский изобразил злобную улыбку и сказал:

— Нет, ты ошибаешься, я не дьявол. Я — его сын…

Подмигнув Усаму, он плавно развернулся и ушёл в темноту. Просто оставил. Умирать…

* * *

На половине обратного пути погода решила обрадовать Вовку и пригнала в горы огромный грозовой фронт, который не заставил ждать — низвергнул на землю тысячи тонн воды в виде жестокого ливня. Дождь и темнота, в которой обычному человеку даже делать нечего, кроме как прятаться в укрытии, для младшего Росса не помеха. Не мало экспедиций за спиной, которые проходили в подобных и даже более ужасных условиях в компании одного или нескольких местных мохнатых разумных представителей. Они научили, как использовать «дары» природы на полную катушку.

К концу пути ливень кончился, но лить не перестало. Дождь перешёл в остаточную фазу — накрапывает, мешает, раздражает. Но и помогает. Некогда мощная колонна, имеющая в наличии два бронетранспортёра, теперь выглядит жалко — часть техники уничтожена, а та, что уцелела, никуда не годится — ущелье завалено с обеих сторон и чтобы разгрести завал нужно задействовать людей и технику, которых по близости нет. Оставшиеся бойцы Усама ждут возвращения командира, кучно собравшись под наспех поставленным на ровном участке скал навесом. Костра не жгут. И даже не разговаривают. Мёрзнут, боятся, но терпят. В режим тишины ушли. Не мешает немного пошуметь.

Три гранаты улетели одна за другой и бойцам стал не холодно. Минимум половине точно, потому что мёртвые не мёрзнут. Остальные, кому повезло меньше первых, мучаются от ранений. Смертельных ранений, учитывая местонахождение и близость взрывов гранат. Только семерых можно назвать везунчиками — четверых осколками задело лишь слегка, а трое так вообще целыми и невредимыми остались. Но никому не удалось избежать контузии. Оглушило и дезориентировало не слабо.

Вовка, наблюдая за остатками сил Усама Фасхуна, пришёл к выводу, что этого мало. Автомат привычно лёг в руки и начал выдавать одиночные выстрелы. Смельчаков, готовых стрельнуть в так хорошо заметного по вспышкам врага, не нашлось. Умерли все, за исключением одного — молодого паренька, упавшего на камень и закрывшего голову руками. Пусть живёт, потому что кто-то должен остаться и рассказать о поражении. Если, конечно, он выживет. Обратный путь пешком не каждому под силу…

* * *

Прежде, чем добраться до тайника и рассчитаться по долгам с Кафутом, младший Росс решил заняться выполнением основного задания, на которое его отправил отец. И был неприятно удивлён: Усам Фасхун не соврал насчёт слитых информаторов. Бросившись спасать мать, Вовка подставил многих людей. Это была ловушка и он в неё попался. Нужно было думать, а затем делать. Не наоборот.

Группа особых людей, сопровождаемая разумными медведями, тоже была слита и уничтожена. Повезло, что среди них был берсерк — особая боевая единица. Именно он убил всех, а затем погиб сам, но благодаря этому враг не получил сведений, которые он вытянул бы посредством пыток.

Срыв основной задачи и потеря следа похищения мамы — самый крупный провал в жизни Вовки. Всему виной эмоции и несдержанные порывы. Отец будет зол.

Кафут получил своё золото. И один из внедорожников Вовка ему тоже отдал. Вот только радовался немой обогащению не долго: стоило ему распрощаться с работодателем и проехать несколько сотен метров — машина взорвалась.

Вовке было жаль Кафута, но иначе поступить он не мог. Отец учил не оставлять следов — следы были стёрты. Пришло время возвращаться. Мама, он её потерял…

* * *

Ничего не изменилось. Я, Никита Ермаков, всё там же, в воспоминании Владимира Росса. Присутствую в нём так же реально, как всю жизнь присутствовал в настоящем мире. Тут нет различий. За одним исключением — изменить что-либо в воспоминаниях невозможно. В реальной жизни такого ограничения нет. Или, всё-таки, есть? Кто знает, может всё уже давно предопределено.

Второй, моя копия, моё второе «я», моя защита от сумасшествия, с места не сдвигался. Лежит на земле у стола и безмятежно смотрит в небо, подложив под голову руки и насвистывает до боли знакомую мелодию. Оба Росса, младший и старший, Владимир и Михаил, сидят там же, за столом. Поставлены на паузу, так сказать.