Иной мир. Часть 3

Андрей Иванович Ермаков — так звали моего отца. Он родился в Ленинградской области в начале шестидесятых годов. Если точнее, то в шестьдесят втором. Обычная семья: мать, отец, старший брат, он сам и младшие братишка с сестрёнкой. После окончания школы отец был взят в разработку одним из множества отделов комитета госбезопасности, специализирующемся на изучении другого мира. Пять лет, и папу, в возрасте двадцати трёх лет, порталом отправили в неизвестность. К уже имеющимся в Ином мире сотрудникам на обучение. Так планировали. В прежнем мире отец как бы погиб на ученьях. Даже родные были не в курсе. Увы, но обучения он не проходил. Сразу же после перемещения попал в гущу событий. И почти сразу познакомился с моей матерью. А спустя год с небольшим родился я. Жаль, что память, хранящаяся во мне, отказывается контролироваться более подробно. Думаю, что нужно просто привыкнуть и освоить контроль над ней.

Маму звали Людмила Михайловна Росс. Родилась она в шестьдесят четвёртом году. На Земле никогда не была. Дочь тех, кого Союз забрасывал ещё в пятидесятых. Думаю, что её родителей мог знавать контрразведчик Егоров. Но он не крутился в той сфере, в которой крутились родители моей матери и мои родители. Разные профили. Егоров был просто не в курсе событий. А может, и в курсе, но никому не рассказывает об этом. Стыдно.

Жизнь мамы сложно назвать лёгкой. Ребёнок постоянно переезжал с места на место и достаточно редко видел родителей. Когда твои папа и мама сотрудники КГБ, заброшенные в другой мир, то об их внимании можно только мечтать. Но подготовка была на высоте. Родили дитя — будьте добры воспитать из него специалиста. Воспитали. Не без помощи других агентов, таких как контрразведчик Егоров. В фрагментах памяти из жизни отца и матери, которые мне с трудом удаётся выцеплять, мелькают медведи. И они там занимают немаловажную роль. В детских воспоминаниях мамы мишек не просто много, а очень много. Она, вместе с родителями, долгое время жила в селении медведей. Я хочу понять это. Хочу, но не могу.

— Научиться ходить по воспоминаниям так же сложно, как научится ходить тому, кто никогда этого не делал. Тяжело в ученье, легко в бою. Я согласен?

Фрагмент памяти отца, сидящего в обнимку с мамой на сухом бревне у берега каменистой речушки, пропал. Его заменило белое… как бы лучше выразиться… ничто. Я стою на белом полу, а вокруг. Вокруг ничего нет. Белое ничего. Странно. Рай, блин, какой-то.

— Кто говорит? — спросил я, не переставая крутить головой. Странно, но не могу понять, как выгляжу. Меня словно нет. Но я есть.

— Вопрос сложный, потому что, если мыслить правильно, я — это ты. Получается, что говорю сам с собой. Но не забываю, что сейчас я не во сне, а в другой вселенной. Во вселенной памяти. Я есть ты. Ты есть все, кто был до тебя. Мы — единое целое. Мы — то, что уже было.

— Сложно… — я прекратил крутиться, потому что в этих движениях нет смысла. Спросил: — Ты можешь ответить на вопросы?

— Могу, но не стану. Отвечать самому себе — скучно. Забыл, что я — это я?

— То есть ты издеваешься?

— Получается, что да. Но, что самое весёлое, получается, что я издеваюсь над самим собой. Я ведь ты. А ты любишь порой поиздеваться над другими. Почему бы мне, то есть тебе, в кои-то веки не поиздеваться над самим собой. Весело мне или нет?

— Хорошо, — согласился я. Диалог с самим собой — то ещё веселье. Попахивает раздвоением личности.

— Раздвоением даже не пахнет. — Не удивительно, что моему внутреннему «я» доступны мои мысли. — Тут я и только я. Память — не личности. Можно заглянуть в любой отрезок жизни любого из предков, но изменить что-то не получится. Ты здесь зритель и не более. Точнее, я. Просто там, в сознании, в реальности, ты способен контролировать своё внутреннее «я». А здесь уже нет. Знаешь, почему?

Я покачал головой.

— Потому что иначе ты просто сойдёшь с ума. Мы разделены, но продолжаем быть одним целым. А знаешь, кто нас разделил?

— Нет. — Я думаю, но пока ничего дельного не надумал. Моё внутреннее «я» всё еще издевается? Похоже, что да. Самого себя бить не будешь. Толку нет.

— Меня разделило подсознание. — Вроде без издевки внутреннее «я» ответило. — Подсознание — барьер, что не даст свихнуться. Предохранитель, так сказать. Скажу ему спасибо. Скажу ведь?

Я кивнул и сказал:

— Спасибо.

— Вот же дурак я. — Внутреннее «я» засмеялось. — Сам себе спасибо говорю. Мы, все трое, одно целое. Почему я такой тупой?

— Может, уже закончим? — попросил я.

— Давай закончу. — Слишком легко согласился. Или показалось?

— Поможешь? — снова попросил я.

— Да без проблем. Главное, без фанатизма. Не забываем, что есть ещё реальный мир. Мир воспоминаний опасен тем, что в нём можно остаться навечно. Время здесь бежит так же, как и там. Проживём день воспоминаний — проживём день реальной жизни. Из комы можно выплыть только самостоятельно. Пока что этот навык не освоен. Начнём, пожалуй. Куда ныряем, скажешь?