Иной путь

Несколько минут все сидели в молчании.

– Все, пора идти.

Товарищ Азамата, в паре с которым казах должен был показывать фехтовальный номер, все же успел. Высокий тощий парень влетел в актовый зал, едва не сбив с ног Женьку Алфеева, торопливо пожал руку Стасу, кивнул Зулкарнову и помчался переодеваться. Ветровский мысленно поставил галочку – с фехтованием все нормально, репетировали ребята достаточно, музыка под выступление подобрана, все сделано, и огляделся. Что-то еще наверняка надо было сделать…

Последние полтора часа он носился, как белка в колесе. Естественно, половина всего оказалась к нужному времени не сделана и пришлось судорожно пытаться исправлять на месте. Как ни странно, довольно-таки удачно.

Осознав, что сейчас от него точно ничего не зависит, юноша отошел к стене, буквально сполз на стул и прикрыл глаза. Хотя бы пять минут тишины, пять минут спокойствия, когда не надо никуда бежать и не надо ничего делать.

Как ни странно, потревожили его и правда только через пять минут.

– Слушай, а кто у нас на входе сидеть будет? – поинтересовался Женька, усаживаясь рядом.

– Алиска. Она сама просила, хочет хоть в чем-нибудь поучаствовать. Рвалась даже танцевать, но слишком уж свежая травма. Так что пусть билеты продает-проверяет.

– Ясно… Кстати, Виктор сейчас распевался – с голосом у него все отлично, простуда полностью прошла и спеть он сможет столько, сколько надо.

– Вот и отлично. Ладно, уже без пятнадцати, пора начинать. Эй, господа аарны и сочувствующие! – шутливо позвал он. – Все, кто в костюмах – за сцену, нечего показываться раньше времени. Кто у нас начинает?

– Я, кажется, – отозвался полноватый миловидный брюнет, Виктор Галль.

– Ты тоже иди за сцену и будь готов. Как только я тебя представлю – выходи, дальше сам знаешь.

– Стас, не истери, – Алик Гонорин, чьей задачей на сегодня было чтение стихов, подошел к Ветровскому и хлопнул его по плечу с такой силой, что юноша пошатнулся. – Мы все помним. Мы все двадцать раз отрепетировали. Все пройдет гладко, слышишь? Мы тебя не подведем, правда, ребята?

Нестройный хор голосов прозвучал для Стаса небесной музыкой. Эти ребята, они и правда были с ним. Несмотря ни на что – он был не одинок.

– Извините, я…

– Мы понимаем. Поэтому мы все сейчас идем за сцену, ты выдаешь Алисе билеты и сдачу – на всякий случай, а потом мы вместе ждем оставшиеся десять минут и начинаем. Все?

– Все, – благодарно улыбнулся Ветровский, беря себя в руки.

Народу было много. Больше, чем рассчитывал Стас, хотя дополнительных стульев, конечно же, не потребовалось. Ровно в семь часов дисциплинированный Женька Алфеев приглушил в зале свет, включил два прожектора, направленных на сцену, и Ветровский, чувствуя себя Сизифом, толкающим камень в гору, поднялся на сцену, сжимая в вспотевших от волнения ладонях микрофон.

– Добрый вечер, дорогие друзья! Одногруппники, сокурсники, соученики по факультету и собратья по институту! – начал он, чувствуя, как отрепетированные слова ершистыми камешками застревают в глотке. – Мы, инициативная группа "Серебряный Ветер", рады приветствовать вас на нашем замечательном концерте. Сегодняшний вечер особенно важен для нас, так как это первый наш подобный проект. Вы спросите, в чем его суть? Отвечу, начав немного издалека. Каждый из вас заплатил символические пятнадцать евро на входе, и вы наверняка хотели бы знать, куда пойдут эти деньги. Я не хочу рассказывать, я покажу, – Стас сделал пару шагов в сторону, подавая знак Алфееву.

Свет погас полностью, а на сцене слабо засветился старенький голографический проектор, который Алик где-то арендовал за довольно приемлемую сумму. Несколько секунд неразборчивого мерцания – и глазам зрителей предстало объемное изображение комнаты. Обыкновенной узкой комнаты, с зарешеченным окном, одно из стекол в котором пересекала широкая трещина. Вдоль стен стояли продавленные, древние кровати с металлическими сетками. На двух не хватало матрасов, а подушек, одеял, и белья не было вовсе.

– Это че за бомжатня? – недовольно крикнул кто-то из зала.

– Это не бомжатня, – ответил Стас. – Это обыкновенная жилая комната в одном из детских домов Петербурга.

Проектор тихонько зажужжал, изображение сменилось. Теперь голография показывала ужасно худую, грязную, наголо бритую девочку, одетую в не менее грязные тряпки.

– А это – одна из воспитанниц того детдома.

По залу прокатился шепот, кто-то из девушек довольно громко проговорил: "бедняжка!".

– Это голография сделана наугад. Мы не выбирали того, кто выглядит хуже других – они все такие. Дети едят раз в сутки, и то не каждый день. Они ходят в обносках, спят на голых матрасах, ни о каких одеялах или, тем более, постельном белье речи не идет. Я не буду вдаваться в подробности. Просто посмотрите.

После шестого изображения Стас махнул рукой. Голопроектор выключился, сцену вновь залил свет.