Иноходец

Ухитрилась вручить ключ, даже не коснувшись. Боится? Испытывает? Просто привычка?

— Все необходимые распоряжения относительно вас я отдам сама. Отдыхайте.

Интонация, четко определившая окончание аудиенции.

На обратном пути к столу Хедер неожиданным легким и грациозным движением подхватила с пола упавшую брошку.

Джерард прикрыл за собою двери. О чем же, псы святого Гарда, вспомнила она?

Там, за своим столом, мистресса Хедер сидела, тупо глядя на брошку Лайоли, и пыталась понять, каким чудом или колдовством заставили ее принять под свой кров этого человека. Словно нажали на потайную кнопку — и вот она распахнута резным ларцом. Хочешь — положи, хочешь — возьми. А хочешь — плюнь. Маленькая, позабытая секретная кнопочка.

Сказать, что он сильно изменился — значит, ничего не сказать.

Иноходец? Вот, выходит, как? Заготовка все же стала полноценным изделием? Когда он вошел, Хедер уже готова была произнести совсем другое имя. Но опомнилась едва ли не в последний момент.

Какое чувство, то сладкое, то жуткое. Десять лет? Больше?

Хедер-1

Все, что эстрадой мы с вами зовем,

Все начиналось на этих подмостках!

«Ах, водевиль, водевиль…»

У Хедер всегда была хорошая память. Даже слишком вместительная. Не выбрасывала, точно рачительная хозяйка. Хранила.

Кованые решетки балкона, увитые виноградом. Мошки, вьющиеся над листьями. Прохлада, тень, полдень. Внизу, во дворике, на самом солнцепеке, бросает ножи в дощечку по пояс голый паренек. Щурится, мотает головой. Само собою, и промахивается. Это вызывает раздраженный смешок у человека, стоящего рядом с Хедер. Красивый четкий профиль точно гравюра на зеленой меди. Листья, мошки, жара. Стройного мужчину в синей рубашке зовут Эрфан, и он — ее наниматель. Она же сама, Хедер, еще молода, но век прима-балерины недолог, а подвернувшаяся работа просто подарок богов: обещанная плата настолько велика, что можно купить тот маленький театр на улице Фонарщиков, и потому тридцатилетняя Хедер без колебаний покидает театр Императорский. Задание не показалось ей сложным, но ситуация все более требовала внимания. Отстранение выполнять только лишь обязанности становилось невозможным.

Первая причина — этот человек, чье дыхание она как будто до сих пор слышит близко, очень близко.

— Он у вас рано или поздно заболеет, Эрфан, — укоряюще говорит Хедер. — Прямое солнце, он там уже довольно долго.

— Драгоценная госпожа! В таком возрасте все болезни только от лени. Воину лень не на пользу. И снисхождение, как ни печально — тем более.

— Глядя на то, как вы обращаетесь с этим мальчиком, можно решить, что воину на пользу постоянная нервотрепка и жесточайший комплекс неполноценности.

— Мальчиком? Умоляю вас, мистресса. Где вы видите мальчика? Это дитя выше меня на голову, шире в плечах, тяжелее…

— И незащищенней.

— Это только его трудности.

— Да? А я думала, что ошибки ученика — трудности его учителя.

Завораживающе бархатный смех.

— Вы остры на язык, госпожа. Ну, пусть так, но про неполноценность позвольте поспорить. Перехвалить гораздо опаснее.

— Перехвалить, не делая этого НИКОГДА, очень трудно. Он слишком неуверен в себе, Эрфан. Чуточку надежды. Немного поощрения. Он способный! Но когда я три часа бьюсь, и наконец удается помочь ему немного расслабиться, и он делает десять ровных шагов по канату, на одиннадцатом входите вы! Все! Следующие три часа пойдут насмарку. Нельзя же до такой степени принижать собственного ученика.

— Ну, если он лучше меня, пусть докажет это.

— Вы несгибаемы и глухи, как седло хорошей выделки, Эрфан.

— О, мистресса, а вы деликатны. Но будь сегодня по-вашему. Джерри!

И парень, сжимая в руке нож, поднимает голову к их балкону.

— Джерри, в дом.

Просиявшая улыбка на загорелом, запрокинутом вверх лице.

— Порода определяет все, — раздраженно говорит Эрфан, отрывает незрелую ягоду винограда, вертит в длинных пальцах. — Как скачет лошадь, как выслеживает дичь собака. Как ведет себя человек.

— Мы тем и отличаемся от животных, что происхождение играет малую роль! — горячо возражает Хедер. — Вы великолепно образованы, Эрфан, но…

— Еще бы! Носить фамилию Рос-Харт и позорить ее невежеством?

Удивление в твоих глазах весьма приятно для собеседника, не так ли?

— Да и вы, госпожа Хедер.

— Я дочь моряка и обыкновенной крестьянки, о высокородный господин.

— Моряки долгое время проводят вне дома.

— Что вы хотите сказать?

— Ваша мать всю жизнь ходила мимо особняка хозяев поместья?

— Как вы смеете?!

— Не сердитесь, мистресса.

— Я не позволю…

— Да, вы не позволите. Я сожалею, я приношу извинения, я могу встать на колени. Я очень несдержан на язык. Желаете дать мне пощечину? Ах, Хедер, вы в гневе нестерпимо хороши. Так вот, мы о породе. Отчего вы так дрожите за Джерри? Дворняжки очень живучи. Но наклонности! Вчера, вообразите, он решил помочь кухарке — кухарке, уважаемая Хедер! — приготовить пирог! Ему, видите ли, было интересно. Гораздо интереснее, чем изучать какую-либо книгу в это время!

Смешок.