Иностранец в Смутное время

Индиана взглянул на старого знакомого. Возродим Россию! Чтобы делать что? Что нам делать вместе в возрожденной России? Дергаться вместе в ритм коллективной балалаечной музыке? «Наша мама — не ваша мама!» — вспомнил он лозунг обериутов. И как за десяток лет до этого отрезвевший Индиана, пожав плечами, без сожаления покинул рок-концерт в Централ-парке, так Индиана декабря 1989 года, закутав шею плотнее в шарф и натянув рукавицы Смирнова, стал продвигаться прочь из толпы. Наша мама — не ваша мама.

Выбравшись, он оглянулся. Во вьюге трепало лозунги и флаги. Густой снег. Разбуженные, недовольно каркали вороны. Плотная кучка на эстраде призывала к тому же, к чему призывали такие же кучки в 1917 году и в смутное время. Разрушить все и начать жить сначала. Так было много раз. Черное небо. Снег. Фонари. Голые ветки деревьев. Вороны.

Дома в «Украине» тщедушный Сахаров сказал картаво, обернувшись к Горбачеву: «Я вам дам телеграммы в защиту моего предложения».

«Зайдите ко мне и я вам дам три папки телеграмм». Раздраженный Горбачев стал копаться в бумагах.

«У меня есть шестьдесят тысяч подписей». — Шея Сахарова, старая, вялая шея глотнула кадыком.

«Не будем, знаете, давить друг на друга, опираясь на мнение народа, Андрей Дмитриевич», — Горбачев раздраженно развязал и завязал папку…

На втором канале депутата Ельцина спросили, какова его политическая программа. «Борьба против привилегий правящей верхушки». Ельцин сам отказался от персонального автомобиля. Содержательная политическая программа. Индиана выругался…

Коммерческий телеканал демонстрировал плохого качества видео. Седовласый голый гигант (видео сделало его тело густорозовым) вылез из ледяной проруби и пошел по снегу прямо на Индиану. Гиганта звали Учитель Иванов. Учитель умер несколько лет назад в районе Ростова-на-Дону. Но дело его живет и размножается. У Учителя десятки тысяч последователей. Нудист и натуралист, Учитель завещал жить близко к природе, в природе. Толстощекая семья долго и нудно повествовала о том, чему научил их Иванов. Не вынеся слаборазвитой семьи, Индиана вырубил теле. И лег в постель, бурча: «Почему ваш этот Иванов не оставил рецепта, как устроиться близко к природе в Чернобыле или вот в Москве…»

Ему было ясно, что его народ ищет новую коллективную иллюзию взамен утерянной. Как в 988 году князь Владимир силой загонял их в Днепр, крестил в новую импортную религию, так сегодня Михаил гонит их в воды демократии. Гонит не физической силой, но убеждением… Потому они разбрелись, горланят и обсуждают. Но сами не знают, хотят они или не хотят. Не знают, в какую новую веру желают креститься. В веру магазинных витрин они окрестятся. Некоторые историки утверждают, что Владимир выбрал греческую ортодоксию за… красивую пышность церемоний.

«Алло, Париж, говорит Москва…»

Радио «Франс Культюр» делало нон-стоп многочасовую передачу напрямую из Москвы. В студии на улице Качалова, похожей на крупные римские бани, в центре помещался стол с десятком микрофонов, и полсотни приглашенных ждали своей очереди на стульях в глубине зала.

Их посадили шестерых к микрофонам. Писательницу Даниэль Салленав (Индиана был знаком, он видел ее на множестве конференций и коллоквиумов), критика Пуаро Дельпеш, Индиану и троих советских. Начали с Индианы: «Ваша последняя книга опубликована одновременно во Франции, в издательстве ФЛАММАРИОН, и впервые в СССР, в краснознаменном журнале «Борьба»… Это ваша первая советская публикация. Несколько дней назад состоялась ваша встреча с советскими писателями в Центральном Доме Литераторов! Еще год назад вы не могли и мечтать о том, что вас будут читать и принимать на Родине. Что вы думаете по этому поводу?»

«Хорошо. Прекрасно», — сказал Индиана скучным голосом. И замолчал.

«Может быть, вы хотите поделиться впечатлениями о вечере с нашими слушателями? — Ведущая, похожая на маленькую цыганку, была шокирована его лаконизмом. — Все-таки событие. Вечер запрещенного Индианы в Центральном Доме Литераторов!»

«Дом Литераторов не изменился. Все тот же очень закрытый прайвит-клуб-столовая. В сущности, их следовало бы давным-давно ликвидировать. И Дом Литераторов, и Союз Писателей». Индиана замолчал, но так как присутствующие продолжали глядеть на него, ожидая, он выдавил из себя: «Если бы мой вечер в Доме Литераторов состоялся в 1970 или в 1980 году, это было бы выдающееся событие, исполненное смысла. Оно означало бы немедленное признание меня советским обществом. Государственные издательства восприняли бы его как сигнал. Мои книги стали бы издаваться миллионными тиражами. В контексте 1989 года такой вечер — ничего не значащее происшествие… К тому же мне его устроили приятели…»