Иноземный мастер

— Эка напасть! — удивился Шереметьев. — Нешто эдак мужиков баловать можно?

— Так и работают не за страх, а за совесть, и я не в убытке. Однако и по-иному можно: жалование не деньгами давать, а долей с доходов, окромя хлебной выдачи. Выгода в том прямая всем. Опять же никого неволить не надобно — сами со всем усердием работать будут, да друг за другом смотреть и учить неразумных по-свойски.

— Оно конечно так, — согласился воевода. — Но однова ж, такого отродясь не водилось, чтоб черный люд баловать.

— Ты Иван Васильевич, сам рассуди: года с три или более пройдет — самые справные деньжат накопят, чугунное ремесло уразумеют, да и задумают свое дело открыть. А мы им в том поможем. Государю челом бить будем, чтобы грамотку обельную дал, да своими деньгами в долю войдем, дабы быстрее спорилось. Глядишь лет через десять в твою мошну не с одного заводика доход, а с пяти пойдет.

— Ох и хитер ты гишпанец! — всплеснул руками Шереметьев. — И то верно, и родовой чести в том порухи никакой, и прибыток немалый.

— Тут не только наша корысть, но и государь доволен будет! Впору не у шведов железо закупать, а сами его "в немцы" везти.

— И то верно! — сказал Иван Васильевич. — Токмо не дают ливонцы нашим купчикам торговать. Воют торговые людишки от их каверз.

— Сию беду лишь едино лечить — свои порты строит, да флот! Без торговли морской не можно государству…

— Городок в устье Наровы поставить можно, а вот флот, — задумался боярин. — Кому его строить? А построим суда, кто за море на них пойдет?

— Пока некому строить, но дай время — будут мастера! И моряки будут. Доколе портов нет, откуда взяться им, без костей мясо не нарастет…

Посидели, помолчали. Иван Васильевич плеснул вина в кубки, протянул один мне. Не люблю мальвазию. К тому же мучают меня подозрения, что сахар там по большей части свинцовый. Отставил в сторону и в ответ на удивленный взгляд Шереметьева пояснил:

— Отравы берегусь! Несколько лет в Риме прожил, случалось видеть, что в сладкие вина торговцы кладут, ежели год холодный да винная ягода сладости не набирает. Свинцовый сахар дешев…

— Эвона как! — удивился Иван Васильевич и тоже отставил кубок.

— Поди, узнай какого года то вино, может и нет в нем той отравы, а ну как есть? Сразу-то не поймешь, а дни свои укоротишь изрядно.

Шереметьев вздохнул, позвал кравчего и велел убрать с глаз долой кувшин с мальвазией. А я подождал, пока тот затворит дверь, и продолжил:

— Потому только свое пью, благо государь в милости своей, своей жалованной грамотой дозволил мне хлебное вино и водки делать, для домашних нужд. Коли не побрезгуешь отведать, пошлю на расшиву за бочонками. Как знал, будет в том нужда.

— Отведаю непременно, — ответил Иван Васильевич, заметив, однако: — Хоть и не по чину тебе меня угощать, аз местом пред государем выше буду!

— По чину хозяин дома угощать должен, а воеводой на сей городок, Михайло Дмитриевич поставлен.

— Михайло с утра со стрельцами ушедши. Гоняет как сидоровых коз, дабы не разбаловать, бает, ты сему научил.

Вон оно как! Не забыл Ласкирев мой урок выходит…

— С сотней? — удивленно спросил я.

— Ногайцев опасаешься? — усмехнулся Шереметьев. — Так зря! Государь еще с весны повелел до полной статьи служилых сверстать, надысь четыре сотни прибыли, аккурат с судовой ратью.

Выходит Ласкирев то теперь полковник, а это отметить надобно. Я кивнул воеводе и приоткрыв дверь кликнул своих бойцов, велев передать на расшиву, чтобы прикатили три бочонка с соответствующими отметинами. Заодно велел своим кухонным мужикам приготовить рассольник, благо его приготовление они освоили, а все нужные ингредиенты у нас на подчалке еще остались. Завтра он однозначно пригодиться.

Едва успел подумать, что государь весьма серьезно отнесся к укреплению острога, как меня отвлек воевода:

— К слову, о расшивах, — вопросительно начал Иван Васильевич, — Баяли посошные, что одну из них сами строили, нешто так!

— Строили, — ответил я, — Сами, да не все. Однова мои мастера смотрели, чтоб все по росписи было, да по чертежу.

— Я так мыслю, — продолжил Шереметьев, — Ежели на Дону, да на Сосне броды перекрыть, то крымские мурзы будут реже к нам наведываться!

— Непросто сие, чай бродов то немало? — уточнил я.

— Так не враз! В следующем году на Муравском шляхе перекрыть и то ладно.

— Там расшивы легче да быстрее надобны, — сказал я, и пояснил: — Да не волов впрягать, а лошадок. Тянут они вроде и хуже, но вола рысью разве пустишь?

— А пошто меньше, — спросил боярин. — Али твои глубоко сидят и им брод не пройти?

— Разгрузить, так пройдут, однако много груза в таком деле не надобно. Мои-то девять тысяч пудов берут, к чему столько? Две дюжины медных пушек, да судовые станки к ним, да сотни по две зарядов на триста восемьдесят пудов потянут. Пушкарей сотня, да стрельцов полста, доспех и оружие считай еще девять сотен. Запас хлебный и прочий на все лето — тысяча пятьсот пудов.

— Менее трех тысяч пуд выходит, — удивился воевода. — Нешто втрое меньшую расшиву потребно? Ан нет, погоди, овес-то для лошадей ты не счел!