Инспектор и бабочка

Субисаррета назвал его ровно так, как указано на вывеске, черт возьми! А Микель не видит ее, не видит! А ведь Икер надеялся, что с появлением в квартире Варади его помощника все станет на свои места.

Не случилось. Но Микель не должен заподозрить неладное.

– Меня неправильно информировали.

– Бывает. Ну и духотища!

Только теперь Субисаррета замечает, что по лицу Микеля градом катится пот, он то и дело приоткрывает рот, как рыба, вытащенная из воды, а на его футболке проступили темные пятна. Сам же инспектор никакого особого дискомфорта не ощущает. Воздух в крысиной норе спертый, – это да, квартиру давно не проветривали.

Но здесь совсем не душно.

Скорее наоборот, прохладно. Как может быть прохладно в комнате без отопления поздней осенью. В то самое время, когда за окном идет нудный дождь. В реальности Субисарреты так и происходит. В реальности норной собаки Микеля, который стоит в полуметре от инспектора, все наоборот. В реальности Микеля – июльская духота запертого дома.

– Я открою окно, если вы не возражаете, шеф?

Отличная мысль! Субисаррета готов едва ли не расцеловать помощника. Сейчас Микель откроет окно и все изменится!

Несколько секунд норная собака, сопя и напрягая мышцы на руках, пытается справиться с рамой, но ничего не выходит. Присмотревшись к окну (то, что не сообразил сделать Субисаррета), Микель наконец изрекает:

– Вот черт! Оно заколочено!

Теперь и Субисаррета видит шляпки гвоздей, вбитые в дерево, их около двух десятков. Виктор Варади использовал самые большие гвозди из тех, что продаются в скобяных лавках, от чего он хотел защититься?

От вечных дождливых сумерек? Икер почему-то уверен, что ночной портье «Пунта Монпас» видел то же, что и он сейчас: черно-белую автостоянку, выписанную прямиком из середины прошлого века. Как долго она маячила у Виктора перед глазами? Достаточно – для того, чтобы обзавестись соответствующим времени гардеробом и нацепить на ветхий холодильник фотографию забытой звезды Риты Хейворт. В щупальцах чертовой стоянки запутались так же раритетный телефон и раритетный фотоаппарат. Или это Рита, с фотоаппаратом в одной руке и телефонной трубкой в другой, открыла временную дыру? Причинно-следственные связи ускользают от инспектора. А стояночный сумрак переползает в его несчастную голову.

Чтобы он не овладел им окончательно, нужно держаться поближе к Микелю, да!

– Даже вентилятора нет! – продолжает сокрушаться помощник. – Что за урод здесь живет?

– Это я и хочу выяснить… Я хочу понять этого самого… урода.

«И заодно понять, что происходит со мной», – мысленно добавляет инспектор.

– Вы говорили, что нашли его форменную рубаху.

– Да. И выглядит она не очень презентабельно. Хочешь взглянуть?

По пути в ванную Субисарретой неожиданно овладевает страх: что, если рубаха и все остальное, включая висящие на прищепках фотографии, являются той частью реальности, где существует мотель «D.O.A.», а вовсе не полуразрушенный мотель «Королева ночи»?

Оправдаться его страху не суждено, Микель некоторое время изучает рубаху, после чего задумчиво произносит:

– Не похоже, чтобы он просто порезал палец… И носовым кровотечением не пахнет.

– Упакуй ее. Отвезем в судмедэкспертизу.

– Хорошо, шеф.

Микель, самый настоящий молодчина, лишних вопросов он не задает. А мог бы, учитывая то, что его непосредственный начальник, проработавший в криминальной полиции больше десятка лет, ведет себя совсем не профессионально. Он вторгся в чужое жилище без санкции прокурора (должностное преступление), провел такой же несанкционированный обыск (должностное преступление) и сейчас производит выемку вещей без всякой описи (должностное преступление).

Целый букет должностных преступлений, но на старину Микеля можно положиться.

– А фотографии? – спрашивает Микель. – Их тоже прихватить?

– Фотографии я отберу сам.

– Это – тот самый урод, что здесь живет? – Микель щелкает пальцем по ближайшей, где запечатлен гневающийся неизвестно на что рисовальщик комиксов и фотолюбитель.

– Да. Виктор Варади собственной персоной.

– Физиономия какая-то… маньяческая…

Микель выходит из ванной, прихватив рубаху ночного портье, а Субисаррета несколько минут раздумывает, стоит ли брать фотографии. Возможно, они имели бы ценность для специалиста, составляющего психологические портреты преступников, но объявлять Виктора преступником (даже учитывая окровавленную рубаху) пока нет оснований.