Инспектор из Глазго (Наша Иможен)

— Молодой человек, люди, осмелившиеся нашептать вам эту гнусную клевету, — всего-навсего презренные мокрицы. Наша Имоджен — одна из самых благородных натур, которые мне довелось повстречать на жизненном пути. Энергичная женщина, неутомимая, преданная. На счету нашей Имоджен столько побед, что от зависти побледнели бы все кретины и недоразвитые, в избытке имеющиеся в Калландере. Признаюсь, мне понадобилось некоторое время, чтобы понять широту души нашей Имоджен, и что сначала мы нападали друг на друга, но теперь я прекрасно понимаю ее и преклоняюсь перед этим достойным уважения человеком. До свидания, молодой человек, приятно было с вами познакомиться.

* * *

Поднявшись вверх по главной улице, Дугал дошел до церкви, и ему в голову пришла мысль поговорить с пастором, который должен был рассуждать более здраво, нежели население Калландера.

В ответ на его звонок дверь отворила скромная женщина, одетая очень строго и, на взгляд Мак-Хантли, в совершенстве отвечающая требованиям стандартной модели пасторской супруги, которым сразу приписывают все самые немыслимые добродетели. Есть добродетели, которые защищать тем легче; рассуждал полицейский, что никто и не думает на них нападать.

Инспектор сказал, что хочет поговорить с преподобным отцом Реджинальдом Хакарсоном, имя и фамилию которого он прочел на медной табличке на входе в дом священника.

— Пожалуйста, следуйте за мной, муж примет вас через минуту.

Она провела его в комнату, обставленную с величайшей скромностью. Прежде чем выйти из комнаты, миссис Хакарсон едва слышным голосом спросила:

— Как вас представить?

— Дугал Мак-Хантли, журналист из Перта.

Едва заметно кивнув, она бесшумно вышла, словно благочестивая тень, скорее коснувшаяся земли, нежели жившая на ней в ожидании вечной жизни.

Со своей длинной, узкой лошадиной головой и маленькими, близко поставленными глазами, преподобный отец сразу. произвел очень плохое впечатление на полицейского, который подумал: нетерпим и глуп. Узнав цель визита посетителя, касавшуюся убийства фармацевта, Хакарсон сказал:

— Боюсь, что вы постучали не в ту дверь, мистер Мак-Хантли. Сердце мое исходит кровью при мысли, что преступная рука унесла из жизни прекрасного человека, каким был Хьюг Рестон. И я желаю только одного: чтобы в ожидании Небесного суда людская справедливость как можно скорее наказала презренного убийцу за его преступное злодеяние.

— Смерть мистера Рестона расчистила место для амбиций доктора Элскотта, я имею в виду выборы в Региональный Совет?

— Увы!

— Преподобный отец, что вы думаете об этом докторе?

— Я стараюсь испытывать одинаково добрые чувства ко всем членам паствы, доверенным мне Господом, однако доктор Элскотт не входит в их число, поэтому я не вижу, что может помешать мне сказать вам то, что я о нем думаю. Брат наш Элскотт уже давно идет дорогой, ведущей к погибели. Он остается глух к зову Господа и дерзко продолжает пребывать в безразличии, что является ужасным примером с точки зрения социальной позиции. Поэтому все благочестивые души прихода молят Бога, чтобы нечестивец потерпел полнейшее поражение на ближайших выборах. Его поражение станет победой Всевышнего!

— Доверие, которое вы, преподобный отец, оказали мне, побуждает меня спросить вас еще и о том, что вы думаете об одной женщине, про которую мне все уши прожужжали с тех пор, как я появился в Калландере: о мисс Маккартри?

— Это, мистер Мак-Хантли, частая наша гостья, но является сюда так, словно это она приглашает Всевышнего на свидание и не потерпит ни минуты опоздания с Его стороны. Подверженная чрезмерному национализму, мисс Маккартри сердита на Господа за то, что он не шотландец.

— Мне сказали, что она поддерживает кандидатуру доктора Элскотта.

— Свой своего ищет.

* * *

Бакалейщик, стоявший в дверях и дышавший свежим воздухом, произвел приятное впечатление на полицейского, зашедшего в магазин. Человек только немного посторонился, чтобы его пропустить, но не проявил ни малейшего желания поинтересоваться, что ему надо. Дугал собрался было обратиться к нему с вопросом, как вдруг из комнаты в глубине магазина выскочила женщина — живое создание, ни некрасивое, ни хорошенькое, — которая, казалось, была во власти сильного раздражения. Вместо того, чтобы спросить Мак-Хантли, что он желает, она набросилась на бакалейщика, стоявшего, засунув руки в карманы передника, и, казалось, совершенно безразличного к своим клиентам.

— Уильям Мак-Грю, решитесь вы, наконец, или нет, взяться за работу? Можно подумать, что вы встаете с постели только затем, чтобы выждать, когда откроется «Хайлендер», и выпить там с друзьями, такими же испорченными, как и вы!

Мак-Грю даже не удосужился повернуть голову, и супруга бросила ему:

— Бог покарает вас, Уильям Мак-Грю!

— Он уже сделал это, Элизабет, когда свел меня с вами. Я думаю, что таким образом Он хотел заставить меня расплатиться за грехи многих поколений Мак-Грю. Вот, если хотите, мое мнение.

— Грубиян! Скажете вы мне, наконец, что вы тут ждете, переваливаясь с боку на бок, будто огромный медведь?