Инспектор Лосев

Тем не менее Дагир, как и в прошлый раз, точен. Я рассказываю ему, как изменилась ситуация. После короткого обсуждения принимаем решение с завтрашнего дня вплотную заняться Костей. Сегодня же вечером он ничего не должен заподозрить. И встретиться с ним конечно же надо, раз представился такой случай. Ведь чего только не сболтнет среди своих подвыпивший Костя, да и обстановку внутри этой шайки узнать тоже полезно. А мне самому действовать придется, исходя из ситуации. Тут ничего предвидеть нельзя.

— Давай все-таки ребята покараулят тебя, пока ты будешь там, — озабоченно предлагает Дагир. — Это, я тебе скажу, такая шпана.

— Еще чего! — возражаю я. — А то я шпаны не видел… Кроме того, они знают, что денег у меня с собой не будет. Я предупредил. А твои ребята могут их спугнуть.

— Ну, смотри… — недовольно качает головой Дагир.

Потом он мне сообщает кое-какие сведения о Косте, называет двух-трех его друзей, в том числе и Мотьку. Оказывается, две недели назад Костя действительно куда-то уезжал. Куда — неизвестно. Может быть, и в Москву, туда он, кстати, ездил уже не раз. Говорят, в Москве у него есть знакомая, и он ездит к ней. Но и тут у него есть подружка. Вот и все, что Дагир пока успел узнать.

Под конец он, усмехнувшись, добавляет:

— Насчет того дядечки пока некогда было спрашивать. Однако постараюсь. Не забуду.

Я машу рукой, мне сейчас не до дядечки.

Мы прощаемся, условившись, что в какое бы время я ни вернулся сегодня вечером от Кости, непременно позвоню дежурному. Там будут ждать.

— И беспокоиться тоже, — многозначительно добавляет Дагир.

Я смотрю на часы. Без двадцати минут девять. Времени остается в обрез, чтобы добраться до театра в парке.

Дождь не утихает, просто водопад какой-то обрушивается с неба. За шумом воды ничего больше уже не слышно. Ну и погодка!

Я поднимаю воротник плаща, будто это может мне чем-то помочь, и засовываю руки поглубже в карманы. В ботинках у меня противно хлюпает.

Мне кажется, я очень долго иду пустынными, полутемными аллеями, мимо закрытых уже киосков, лечебных павильонов, уютных, спрятавшихся в кустарниковых раковинах скамеек, мимо залитых водой, потемневших концертных афиш и портретов передовиков производства. В слабом свете фонарей над головой я различаю сквозь потоки дождя причудливые силуэты деревьев с протянутыми черными, уже без листьев, ветвями.

Парк я за эти дни изучил довольно прилично и потому иду быстро и уверенно.

Вот и здание театра, неуклюжее, с погасшими огнями, кажущееся почему-то временным, оно вплотную привалилось к изящному, старинному павильону с источниками и почти весь его загородило своей уродливой тушей.

Вокруг театра пусто, спектакля сегодня нет. В стороне широкая каменная лестница, украшенная скульптурами и цветами, ведет на городскую площадь. Возле этой лестницы я замечаю одинокую, съежившуюся человеческую фигуру.

Это Мотька. Я сначала догадываюсь, а потом и узнаю его. Тщедушный он паренек и жалкий какой-то, несмотря на всю его хитрость и нахальство.

— Топай за мной, — сердито бросает он, когда я подхожу, и, не оглядываясь, начинает подниматься по лестнице.

Я молча следую за ним.

На пустынной улице, с темными, словно притаившимися домами, слышен только плеск и шелест воды. Холодно, однако. Самое время сейчас что-нибудь выпить.

Мотька, втянув голову в плечи, семенит возле меня. Он тоже промок насквозь, и ему, по-моему, еще хуже, чем мне.

Мы сворачиваем на вторую улицу, потом на третью. Я стараюсь запомнить дорогу, но в темноте мне это плохо удается.

Теперь вдоль улицы тянутся маленькие, аккуратные одноэтажные домики, вроде украинских мазанок. Наверное, старинная казачья слобода. В окнах, за занавесками, тепло и уютно горит свет — оранжевый, голубоватый, розовый.

— Сейчас прибудем… — ворчливо сообщает Мотька и зябко ежится. — Весь мокрый, как лошадь, — все больше злобясь, неожиданно добавляет он. — Кипит твое молоко!

Наконец мы останавливаемся возле каких-то ворот, и Мотька, цепко оглядевшись, толкает черную, скрипучую калитку.

— Тут пес, — предупреждает он. — Не бойсь, не загрызет.

Собак я не боюсь с детства, С собаками я дружу. С ними иной раз легче поладить, чем с людьми.

Не успеваем мы шагнуть за калитку в темный двор, как на нас обрушивается яростный и мощный собачий лай. Бешено гремит цепь, пес хрипит и бесится. Злющий, однако.

Вслед за Мотькой я, спотыкаясь и скользя, пересекаю двор так, что собака остается где-то в стороне, затем огибаю темный, без единого освещенного окна дом и поднимаюсь на заднее крыльцо.

Интересно, куда это мы пришли. Первое впечатление, что дом пустой. Ведь только десять часов, даже меньше, а ни в одном из окон, мимо которых мы проходили, не видно света, и ни одного звука оттуда не доносится. Прячутся? Но зачем? Впрочем, чего гадать. Сейчас все станет ясно. Особого риска для себя я в этом визите не вижу. Грабить они меня не будут, знают, что я приду без денег. Счеты со мной сводить им тоже не надо. А вот беседа может состояться любопытная, это уж точно.