Читаем Инспектор Золотой тайги полностью

Инспектор Золотой тайги

– Это безусловно! — поспешил согласиться Ганскау, спохватившись, что кому–кому, а уж ему–то, функционеру Временного правительства автономной Сибири, нелегально пребывающему на большевистской территории, надлежит вести себя скромно.

Разговор постепенно иссяк. Аркадий Борисович все чаще поглядывал на часы и начиная заметно нервничать.

В доме установилась тоскливая тишина, лишь иногда нарушаемая рычанием собак под окнами. Ганскау попивал вино, курил и рассеянно следил за струйками табачного дыма, прихотливо извивающимися вокруг язычков свечного пламени.

– Кстати, Аркадий Борисович,— проговорил он внезапно, не меняя позы.— Хотите анекдот о свечах?

– Отчего ж…— пожал плечами Жухлицкий.

– Перевели некий гусарский полк откуда–то с окраин империи в места, близкие к столицам. Хозяйка соседнего имения, вдовствующая графиня, устраивает прием для господ офицеров. Полковник, конечно, польщен, но и озабочен, поскольку господа офицеры, будучи в медвежьем углу, изволили–с порядком оскотиниться. Графиня сама, собственными ручками принимается расставлять свечи по многочисленным шандалам и канделябрам. «Ах, ах! — щебечет наконец графиня.— Осталась всего одна свеча. Ах, куда бы ее вставить?» И не успела она это произнести, полковник вскакивает и громогласно командует; «Господа офицеры, ни слова!»

Жухлицкий вежливо усмехнулся.

– Очень смешно…

Он опять взглянул на часы, покачал головой и вздохнул.

– Да–а… что и говорить, жилось вам весело. И свечи жгли, и в карты игрывали…

– Певичек в шампанском купали,— в тон ему подсказал Ганскау.

– Возможно… Вам лучше знать,— согласился Аркадий Борисович.— Словом, геройства было много. А когда пришел час отстоять свои привилегии, оказалось, порох–то весь за ломберными столиками сожжен… Только вы уж не обижайтесь, господин капитан, не примите мои слова за покушение на честь мундира…

– Ради бога! — воскликнул Ганскау.— Все мы виноваты, все! Ведь и ваш брат, промышленник, аршинник, толстосум, на шалости эти был весьма горазд. Ночные горшки из чистого золота балеринам даривали? А тысячные кутежи в отдельных кабинетах с раздеванием дамочек хороших фамилий, было–с такое, а? А поездки на воды да в Париж, а?

– Эх, Николай Николаевич! — сокрушенно вздохнул Жухлицкий.— Баргузин да Чирокан — вот и все мои парижи. Какие уж тут воды, какие дамочки!.. Я ведь свой несчастный капиталишко из земли зубами выгрызал. Работал, как каторжник, верьте слову… Впрочем,— Аркадий Борисович засмеялся,— давайте–ка, Николай Николаевич, разойдемся по–доброму, а то, глядишь, еще поссоримся ненароком!..

– И то верно,— Ганскау поднялся.— Сегодняшний путь от резиденции господина Шушейтанова порядком–таки утомил меня… Ни сна, ни отдыха измученной душе!..

Однако отдохнуть в эту ночь ни ему, ни Аркадию Борисовичу, ни Сашеньке так и не пришлось.

Жухлицкий уже начал терять терпение, когда — в начале двенадцатого ночи — наконец–то вернулся Бурундук. Он был мокрый с головы до ног и выглядел значительно трезвее, чем давеча.

– Та–ак,— Аркадий Борисович с усмешкой оглядел подрагивающего молодца.— Что, вспотел на работе да искупаться надумал?

– Об–б–братно–то… вплавь,— клацая зубами, прохрипел Бурундук.

– Вижу, тебе надо согреться,— Аркадий Борисович налил большой бокал коньяку, которым вечером лакомился Ганскау.

Бурундук выпил, крякнул, встряхнулся, как вылезший из воды пес, и тотчас повеселел.

– Ну, затопил? — нетерпеливо спросил Жухлицкий.

– Затопил, Аркадьрисыч. Когда я оттедова сиганул, вода, значит, под котел уже подходила…

– Так, хорошо…

– Только это самое… маленько неладно вышло…

– Ну? — насторожился Аркадий Борисович.

– Залез я это, значит, на драгу–то… Иду. Темно… Тут паровой котел. Железяки под ногами брякают… Я это… маленько спичку запалил… Не видно же, думаю…

– Ну?

– Ну… тут, значит, это… какой–то мужик вроде как из–под ног у меня выскочил… Ну, я его это… оглушил, значит…