Инспектор Золотой тайги

«Провалиться бы этому Ганскау! — злился Жухлицкий, делая вид, будто внимательно просматривает бумаги.— Сбил с толку: человек Колчака, человек Дербера! Вот тебе и человек! Видно, Бурундук дело предлагал…»

– Да,— вздохнул он, возвращая документы.— Похвастаться нам нечем. Прииски закрыты, работы почти не ведутся…— Он сокрушенно развел руками, спохватился:— Что ж это мы стоим–то! Садитесь, садитесь, Алексей Платонович! …Позвольте… э–э… один вопросик,— осторожно проговорил Жухлицкий, когда уселись в кресла.

– Извольте.

– Вы… марксист? — и торопливо добавил: — Поверьте, это не праздное любопытство.

– Понимаю,— сухо сказал Зверев.— Хоть это и не относится к делу, но… извольте: я не марксист.

– Прекрасно! Очень не хотелось бы предвзятости с вашей стороны,— извиняющимся тоном пояснил Жухлицкий.— Как промышленник, предприниматель, я не одобряю политику новой власти. Эксплуататор!— Аркадий Борисович горьковато хохотнул.— Помилуйте, да какой же я эксплуататор? Одно дело, скажем, конфетная фабрика Неганова или Торговый дом «Виневич и Давидович» в Верхнеудинске или пуще того — огромные заводы на Урале и в Петербурге. Но золотые промыслы в тайге — о, это уже совсем, совсем другое. Вы не хуже меня знаете, как это происходило. Золото мы сдавали в Иркутске, причем по цене ниже его курсовой стоимости, получая при этом отнюдь не деньги, а для начала всего лишь ассигновки. Дальше золото в слитках везли в Петербург на Монетный двор. И тут уж воля твоя — либо жди почти год, пока придет из столицы полный расчет, либо, если тебе нужны «живые» деньги, учитывай ассигновки у местных дисконтеров — с большим, понятно, для себя убытком. Прибавьте к этому еще отчисления Кабинету Его Величества, обыкновенные налоги на содержание стражи, зимовий, дорог, попудные и подесятинные платы… Хорошо! — воскликнул хозяин Чирокана, предупреждая возражение Зверева.— Понимаю вас — что, мол, за промышленник, если он не жалуется; как говорят картежники: «Плачь больше — карта слезу любит». Но вот вам свежий пример. В последние три–четыре года в связи с войной вздорожали предметы первой необходимости, из–за чего нам пришлось увеличить плату за золото до четырех и пяти рублей за золотник. А казна по–прежнему платила промышленнику немногим больше четырех рублей,— четыре тридцать пять, если уж быть совсем точным. Вот вам и эксплуататор, вот вам и барыши!

Ничего нового Жухлицкий не открыл, но Зверев выслушал его с терпением. Даже вздохнул сочувственно, когда тот закончил.

– Да… Однако чем объяснить ваше упорное молчание в ответ на все мои запросы?

– Алексей Платонович, побойтесь бога! — воскликнул Жухлицкий с дружелюбной укоризной.— Ведь я уже имел честь писать вам об этом. Право, других объяснений у меня нет.

– Допустим. А как тогда прикажете понимать весьма… м–мм… странный характер ваших отчетных сведений?

Жухлицкий улыбнулся грустно и понимающе, немного подумал.

– Видите ли… я пошел на это сознательно, вынужден был пойти.

– Как, на прямой подлог? Ну, знаете ли…

– Да–а…— Жухлицкий вздохнул.—- Я уже упоминал о вздорожании продуктов, это раз. Второе — я потратил весьма значительную сумму на так называемый «заем свободы», объявленный правительством Керенского на продолжение войны до победного конца. Как патриот и гражданин я, согласитесь, не мог поступить иначе. Далее — очень много рабочих за последние год–два покинули тайгу. Желая им помочь, особенно многодетным семьям, я не считался с затратами,— подчеркнул он.— В результате всего этого обнаружилось, что концы с концами у меня не сходятся. Выход был один, и я пошел, как вы изволили выразиться, на прямой подлог. Давая данные вам и налоговой инспекции, я несколько округлил цифры в выгодную для себя сторону. Я мог бы сделать это гораздо тоньше, однако же сделал намеренно грубо,— как бы сознаваясь в содеянном. Почему — надеюсь, понимаете.

«Ну и бестия! — ошарашенно подумал Зверев.— Патриот, филантроп… вот и возьми его теперь».

– Н–ну… хорошо,— Зверев кашлянул, осознавая с горечью, что молод, неопытен он против такого тертого и сильного противника.— Разрешите, Аркадий Борисович, взглянуть на ваши золотозаписные книги.

– О, разумеется, разумеется!

Жухлицкий с готовностью встал и, доставая из кармана халата связку ключей, отошел к массивному железному шкафу в углу комнаты.

– Пересаживайтесь на мое место, здесь удобнее,— предложил он, выложив на стол кипу шнуровых книг с печатями.— А я, с вашего позволения, покину вас на некоторое время.

Доброжелательно улыбнувшись, он раскланялся и вышел.