Инспекция. Число Ревекки

Ревекка не сразу поняла, что обращаются к ней с Ядей. Остальные узницы уже отдалились, остались только несколько женщин. Мандель отвернулась и снова смотрела на Малю, которой заканчивали перевязывать руку.

– Дождалась, теперь проблем не оберемся, – зашипела Ядя и потащила Ревекку вперед.

Та послушно следовала за ней. Вместе с ними шли еще две заключенные, не успевшие убежать. Подкатили тележку, одна из узниц ухватилась за ручки. Ревекка и Ядя нагнулись и подхватили Малю за руки и ноги. Та не шевелилась, даже глаза не открыла.

– Видать, все, – прошептала Ядя.

Ревекка с облегчением выдохнула.

Они уложили обмякшее тело в тележку. Мандель с сопровождающими уже шла в сторону крематория. Покатив впереди себя тележку, узницы заторопились следом. Тонкие колеса подскакивали на неровной земле. Голова Мали билась о стенку тележки. Ревекка осторожно подсунула ей ладонь под голову. Ядя заметила.

– Не старайся, она уже… – договорить Ядя не успела.

Маля открыла глаза. Не мигая, она смотрела в чистое вечернее небо, плывущее над ее головой. На сухих губах заиграла улыбка. Она что-то прошептала. Стараясь не сбиться с шага, Ревекка наклонилась, чтобы попытаться разобрать слова.

– Нельзя забывать, – с большим трудом Маля чуть повернула голову в сторону Ревекки, – главное, не забудь ничего, что они сделали. Расскажи правду.

Земля поплыла под ногами Ревекки, все вдруг посерело и смазалось. Крупные соленые капли потекли по щекам, оставляя борозды на пыльном лице. Из-за слез она ничего не могла разобрать, шла, держась за тележку. Незаметно утерев глаза, она посмотрела на руку Мали – повязка разошлась, кровь продолжала течь. Ревекка вдруг поняла, что медсестры сделали это нарочно. Они хотели, чтобы Маля успела истечь кровью прежде, чем ее живьем кинут в печь крематория. Но ведь не успеет. Ревекка отчетливо ощутила, как много еще сил оставалось в этом изнывающем от боли теле. Оно отчаянно хотело жить и любить вопреки всякой действительности. С такой же отвратительной отчетливостью перед глазами Ревекки вспыхнули яркие языки пламени, лижущие это тело, заставляющие испытывать его непереносимые муки, корежащие и убивающие в самой страшной пытке. Ревекка в бессильном ужасе посмотрела на Ядю, но та лишь покачала головой. Тоже все понимала. Отчаяние было столь велико, что, будь у нее в руках нож, Ревекка не задумываясь полоснула бы им по шее Мали, а там будь что будет. Но в ее руках не было ничего.

Тележку остановили. Ядя схватила Ревекку за руку и быстро потащила прочь от крематория.

Малю сожгли.

– Живьем?!

– Говорят, еще в тележке отдала богу душу.

– Ее счастье.

– Да уж, счастье…

Помолчали.

– Когда Маля хлестнула Таубе по роже, я сама от страха чуть богу душу не отдала.

– Впервые в моей никчемной жизни увидела, как лагерная еврейка подняла руку на эсэса. Еще б разок на такое чудо посмотреть – и помирать можно.

– А сама не желаешь? Все равно помирать собралась.

– А ты, я смотрю, уже бежишь хлестать Таубе по морде? Аж вши в разные стороны летят!

– Не бегу и не побегу никогда, чего уж там лукавить. Нет у меня столько отваги. Или дурости. Уж не знаю, чего там больше было.

– Не лучше ли восстать и умереть геройски, как Маля, чем вот жить как мы? Существуем в этих бараках, не люди вовсе, а так…

– Восстать – верная смерть. А так, хоть и существуем, но шанс имеем.

– Мы как черви… Никто нас не вспомнит. Еще и намучаемся перед смертью своей червяковой. А Маля ушла как герой: ярко и достойно. Долго еще о ней говорить будут. Как и об Эдеке.

– А Эдек-то… правда, Эдек под стать своей женщине.

– А что было? Я не знаю ничего.

– Я знаю, расскажу. Тоже ему виселицу в мужском поставили. А он, как и Маля, не хотел принимать смерть от рук эсэса. Сам, значит, на помост встал, потом на скамейку. А после, пока читали приговор, он голову в петлю сунул и оттолкнулся. Хотел самостоятельно повеситься! Но его капо поймал за пояс и – обратно на скамью. Так и держал, пока не дочитали. А как немец свою хлеборезку прикрыл, Эдек заорал: «Да здравствует Польша!» – представляете?

– А правду говорят, что в толпе кто-то из четвертого блока крикнул по-польски: «Шапки долой»?

– Я тебе больше скажу: не только крикнул, так ведь и поснимали козырьки все, кто имел. Ни один не побоялся.

– Представляю, как охрана лютовала.

– Говорят, всех разогнали, но до смерти никого не забили…

Несмотря на угрозы охранников, капо и блоковых, пресечь разговоры о Мале и Эдеке не удавалось.

* * *

Девушки застилали койки, готовясь выходить на работу, как вдруг в барак влетела бледная Ирена.

– Девочки! Беда! Принимаем Варшаву!

Ядя змеей кинулась к Ирене.

– Как принимаем Варшаву?! – испуганно закричала она и, не дождавшись ответа, тут же выскочила из барака.

Ирена смотрела ей вслед.

– Ирена, скажи толком, кого принимают? – спросила Ревекка. – Гражданских, партизан, евреев?

Но Ирена лишь чертыхнулась:

– Что там говорить, идите сами смотрите.