Инстинкт и социальное поведение

[Безумцы

Мы, старые оловянные солдатики,

Все выстраиваемся по веревочке,

И если кто-нибудь выходит из рядов,

Мы все кричим: Долой безумцев!

Их преследуют, их убивают,

Чтобы потом, после долгой проверки,

Воздвигнуть им памятник

Во славу человеческого рода.

Фурье говорит нам: выйди из грязи,

Народ, жертва обмана,

Трудись, собравшись в фаланги,

В кругу тяготений;

Земля, после всех бедствий,

Заключает брак с небом,

И закон, управляющий светилами,

Дарует мир человеческому роду.

Кто открыл новый мир? 

Безумец, над которым всюду смеялись;

На кресте, орошенном его кровью,

Умирающий безумец завещает нам Бога.

И если завтра, забыв о рассвете,

Солнце не дарует нам дня, что ж, завтра

Какой-нибудь безумец найдет еще

Светильник для человеческого рода.]

Русский читатель узн`ает в последней строфе стихи, которые герой пьесы Горького читает в неуклюжем, но вдохновенном переводе:

Если б солнце, свершая свой путь,

Осветить нашу землю забыло,

То сейчас же б весь мир осветила

Мысль безумца какого-нибудь.

Перед нашей революцией эти стихи были услышаны публикой, тоже увлеченной новой религией. Родиной этой религии была Франция. Мюссе сочинил в 1833 году гениальное и ребяческое стихотворение «Ролла», выразившее это настроение. Вначале поэт изображает, в духе романтической красивости, античную древность, когда «небо ходило и дышало на земле в племени богов», потом Средние века, «когда Жизнь была молода, а Смерть надеялась». После сожалений об этих прекрасных временах Мюссе сокрушается о своей потерянной вере:

Je ne crois pas, ô Christ! à ta parole sainte:

Je suis venu trop tard dans un monde trop vieux.

D’un siècle sans espoire nait un siècle sans crainte;

Les comètes du nôtre ont dépeuplé les cieux. …

Les clous du Golgotha te soutiennent à peine;

Sou ton divin tombeau le sol s’est dérobé:

Ta gloire est morte, ô Christ! et sur nos croix d’ébène

Ton cadavre c?leste en poussi?re est tomb?!

Eh bien! qu’il soit permis d’en baiser la poussière

Au moin crédule enfant de ce siècle sans foi,

Et de pleurer, ô Christ! sur cette froide terre

Qui vivait de ta mort et qui mourra sans toi.

[Я не верую, о Христос, в твое святое слово: \Я пришел слишком поздно в слишком старый мир.\ Из века без надежды рождается век без страха;\ Кометы нашего века опустошили небеса.\ …

Тебя едва поддерживают гвозди Голгофы;\ Земля ушла из-под твоей божественной могилы:\ Твоя слава умерла, о Христос! и над твоими белоснежными крестами\ Рассеялось прахом твое небесное тело!\

Что ж, пусть будет дозволено поцеловать этот прах\ Самому неве-рующему сыну этого века без веры,\ И плакать, о Христос, на этой холодной земле,\ Которая жила твоей смертью и умрет без тебя.]

Эти звучные, несколько искусственные стихи завершаются восклицаниями, свидетельствующими о глубокой религиозной потребности поэта, выраженной еще в традиционной форме:

Avec qui marche donc l’auréole de feu?

Sur quels pieds tombez-vous, parfums de Madeleine?

Oè donc vibre dans l’aire une voix plus qu’humaine?

Qui de nous, qui de nous va devenir un Dieu?

[Кого же теперь сопровождает пламенный ореол? \ На чьи ноги Ма-гдалина прольет ароматы?\ Где раздается сверхчеловеческий голос?\ Кто из нас, кто из нас должен стать Богом?]