Инстинкт? (сборник)

Перекличка световых сигналов. Стрелы, круги, треугольники, показывающие, куда правильно. Очень тонкий, специально повышенный, чтобы пронзать обволакивающий гул, голос ближнего регулировщика: «Тридцать секунд на левых свободно…» Быстро бегущие строки световой газеты. Пониженный голос дальнего регулировщика. Глухой рокот конвейеров.

Стван по неподвижному тротуару шел к площади. Но в этот час и здесь тесно.

На него, с сединой в волосах, со шрамами на лице, оглядывались. Однако теперь уже не раздражали мгновенные оценки на ходу. Почему-то чувствовал себя крупным физически, почти громоздким, что, наверное, и соответствовало. Каким-то неуязвимым. Были большие надежды, большие потери, уже не участник полусекундных дуэлей взглядами. Знает про себя, успокоился.

Фонтаны, деревья, два розовых фламинго летят над фронтоном библиотеки. И тогда тоже здесь на улице подкармливали фламинго. Но в той, прежней жизни, неудовлетворенным одиночкой в Мегаполисе, он как-то не замечал мягкого очарования этого района. Магазинчики — у каждого свой стиль, крошечные кафе на три-четыре столика.

Рекламный плакат тео-фильма «Друг из субкультуры». Что-то такое видел очень давно… Возобновили.

Витрина инструментов. Скромный блеск темного металла, микронная точность сочленений — не те неуклюжие, что он с ребятами мастерил. Раньше тоже не обращал внимания на инструменты, а теперь технология стала родной. Так хочется взять в руку настоящий резак, взвесить в ладони холодноватую, полированную умную тяжесть. Но у него в кармане пусто, и неизвестно, когда что появится…

Со стороны воздушки приближалась женщина.

Шла, как праздник.

Круг внимания двигался с ней. Встречные мужчины провожали поворотом головы, женщины скашивали взгляд. А кто обгонял, тоже не мог не глянуть.

— Лизавета!

Не отдавая себе отчета, бросился к ней.

Она чуть задержалась, гордо-снисходительная.

— ?…

Сам сразу опомнился. Откуда? Ерунда!.. Не очень даже похожа. Только если чем-то общим. Неуловимым.

— Извините.

— Нет-нет, ничего.

Хотел отойти, но она остановила его нестеснительным рассматривающим взглядом. Уверенная в себе, сознающая, что и стоять-то с ней рядом — отличие.

— Простите, ошибся. — Стван совсем смешался, отступая.

Их обходили, оглядываясь.

— Вы Стван, — сказала она. — Вы из прошлого.

— Я?… Да… То есть… ну да.

— Торопитесь?… Проводите меня.

Пошел в обратном направлении, напряженный. С чувством, будто несет большую, очень хрупкую чашу. (О господи, откуда она-то знает!)

— Утром по радио сказали, вы, возможно, выступите в дискуссии.

— Я?!

— Ну да. «Одиночество — благодеяния и пытки». Вас упоминали даже в двух программах. Сначала в Мировой — что вы вернулись после десяти лет в прошлом. Потом Город про дискуссию, и что вас приглашают в экспедицию в меловой период.

Окончательно потерялся и стал.

— Меня?… Упоминали?

Она улыбнулась.

— Пойдемте. — Взяла под руку. — Вас, естественно. Не меня же.

У него в голове сумятица. Значит, полноправный гражданин. Так сказать, реабилитирован.

Встроились в поток. Осмелился глянуть на нее краем глаза.

Возле пышного с десятком стекол-названий подъезда она остановилась. Вдруг сказала:

— Ни разу не была в Доме Дискуссий. Если б вы пригласили…

— Я?… В Дом Дискуссий?… А меня-то кто пригласит?

— Вас же и придут слушать.

— А-а… Да-да, тогда, конечно. Но удобно ли вам со мной. Преступник.

— Кто преступник?… Как интересно!

— Разве об этом не говорили?

— Кто?

Он сообразил, что не все обязаны помнить то, давнее.

Обтекая их, в подъезд шли люди. Потом вдруг стало пусто.

— Видите ли… В общем, случилось, когда пустили белковые.

Она посмотрела на часики.

— Сегодня пустили белковые.

— Да нет! Около десяти лет назад… Двадцать восьмого мая утром. Потом был процесс.

— Сегодня двадцать восьмое мая. — Подала ему руку. И наверх по ступенькам. Обернулась. — Оставьте на контроле приглашение для женщины, которую вы проводили на работу.

Автоматически повернулся, пошагал, ничего не понимая.

Открылась Итальянская площадь. На все здание Административного Центра спроецированы слова:

СПАСИБО, ЗВЕРИ!

Лихорадочно глянул на часы.

Шесть! Двадцать восьмого мая. А тогда двадцать восьмого он пришел на Итальянскую Террасу в семь. Значит, его вернули в собственное время, но до поступка.

Вдруг полная тишина. И в ней откуда-то издалека, но чисто запели фанфары — вступление к симфонии.

Или послышалось?

Словно туман сдернулся с окружающего. Отчетливо, как сегодня еще не было, отчеканились на ярком фоне неба в цвете, в объеме сиреневые башни, никелевый и бронзовый блеск балконных обрамлений, цветы на площади, деревья. Опять ударил гул толпы, но звонкий — будто из мутной воды наружу.

Кружилась голова. Шатнулся, стал.

Тотчас рядом мужчина, затем другой и женщина. Взяли под руки, отвели к стене.

— Вы нездоровы?

— Нет-нет, спасибо. Все в порядке. — Неожиданная слабость уходила.

— Может быть, все-таки вызвать помощь?

— Давайте, я провожу.

— Уверяю вас, все в порядке.

Вдвоем с первым мужчиной они вышли из образовавшегося кружка.

— Вы Стван, да?… О вас сегодня говорили по Мировому… Это честно, что помощь не нужна? Тогда… желаю удачи.