Инстинкт заключенного. Очерки тюремной психологии

Что бы получить определение, охватывающее все категории деяний, считаемых в данный момент преступными и потому наказуемыми, хотя они и не оскорбляют никакого альтруистического чувства, автор обращается к самой жизни — vita, понимаемой в широком смысле в ее продолжительности (durata) и интенсивности (intensita). Для правильного развития общественной жизни необходимо установление известных границ индивидуальной деятельности. Отсюда Колаянни дает следующее понятие преступления: наказуемыми деяниями (преступлениями) являются те, которые вызываются индивидуальными и антисоциальными мотивами, нарушают условия жизни и оскорбляют среднюю мораль данного народа в данное время[228]

.

Достоинство своего определения Колаянни видит в следующем: 1) оно содержит все необходимые признаки; 2) исключает неправильное деление преступлений на настоящие и не настоящие, т. е. наказуемые, но в действительности непреступные; 3) оно охватывает преступления примитивного общества, современного цивилизованного и будущего, которое будет альтруистичнее и моральнее нашего; 4) оно объясняет отсутствие отвращения к некоторым преступлениям и то удивление, какое они возбуждают в последующей стадии нравственного развития.

Определение Колаянни, как и определение Гарафало, представляет попытку дать такую формулу, которая обнимала бы преступления не только настоящего времени, но также прошедшего и даже будущего. Оба автора смотрят на преступность как на такое явление, которое остается и останется, но крайней мере в своей сущности, неизменным на протяжении всей человеческой истории. Для них преступление — естественное явление и требует такого же точного и ясного определения, какими служат в физике формулы плотности, жидкости, или газа.

Ближайшими поводами к новым, предпринятым криминалистами, изысканиям послужило их недовольство старым юридическим или формальным понятием преступления, как деяния запрещенного под страхом наказания. Однако, до сих пор не одна из работ по уголовной социологии не брала за основание своих изысканий понятие естественного преступления. Сами авторы новых социологических определений преступления, как будто совершенно забывали их и оперировали в своих трудах всегда с юридическим преступлением. Впрочем, большему сомнению подлежит самая возможность воспользоваться определениями Колаянни и Гарофало. Определение среднего размера жалости, честности или средней морали общества в различные моменты его истории представляет такие трудности, которые едва ли могут быть преодолимы и вместе с тем открывает исследователю широкий простор для такого личного усмотрения, пример которого мы видим и в «Criminalogie» Гарофало. По мнению этого автора, смертная казнь не оскорбляет среднего чувства жалости общества, но иначе думает Aramburu, указывающий Гарофало на те агитации, которые начинаются в Испании в пользу осужденного при каждом приговоре к смертной казни. Гарофало отвечает, что совершенно обратное явление замечается «в странах цивилизованных не менее Испании», что в Англии, Франции общественное мнение требует смертной казни, что в Цинцинати произошел кровавый бунт, когда присяжные дали в своем вердикте снисхождение обвиняемым в убийстве[229]

. Но спрашивается, какие были основания у автора предполагать, что выразительницею общественного мнения в Цинцинати была толпа, требовавшая казни убийц, a не те представители общества, которые в качестве присяжных не допустили смертной казни? Трудности при определении требуемой Колаянни средней морали — неизмеримы и они тем более велики, что эта мораль не одинакова в различных классах общества, как это признает и сам Колаянни.

Вторым признаком преступного деяния Колаянни указывает свойство мотива, его антисоциальность. Но он не объясняет как должна пониматься антисоциальность. Гарофало, яркий представитель консервативной партии в Италии, защитник узких буржуазных интересов, конечно, понимает общественное благо иначе, чем социалист Колаянни, a этот последний иначе, чем анархист Казерио. С точки зрения какой же политической доктрины мы должны оценивать свойство мотива: первой ли еще господствующей, но постепенно теряющей свою силу, второй ли, возрастающей или третьей, еще только народившейся? Если, при определении свойства мотива, стоять на точке зрения господствующей в каждый данный исторический момент партии, то нельзя не признать, что социологическое определение Колаянни, «годное дли всех времен», является почти столь же неопределенным, как и юридическое. Что касается пригодности этого определения для прошедших времен, то известно, что законодательства при квалификации деяния преступным или непреступным придавали до сих пор решающее значение объективной, a не субъективной стороне, и не обращали на мотив должного внимания.

Таким образом, в заключение нашего разбора мы должны признать, что Колаянни не достиг поставленной им цели: дать ясное определение преступного деяния.