Инструктор. Законопослушные граждане

— Я помогу тебе, Илларион, только боюсь, потом за это буду казнить себя всю жизнь!

— Как бы тебе не пришлось казниться по другому поводу, — покачал головой Забродов.

Власов понял, что ему придется выложить разгневанному полковнику все, что он знает, хотя знал он не очень-то много.

— Хорошо, Константинович, не кипятись, я расскажу… — с неохотой начал бизнесмен. После чего поведал всю информацию, которой обладал на данный момент.

— Так что, его зовут Ленин? — уточнил в конце полковник.

— По крайней мере, я слышал такую кличку от сведущих людей, — ответил Власов. — И именно он занимается согласованием результатов матчей.

— Понятно… — задумчиво произнес инструктор и задал несколько вопросов, которые касались непосредственно самой игры.

Однако в этой области бизнесмен не был большим специалистом.

— Вот придет Андрей Абрамов, — сказал Власов, — у него и спросишь: он в этих делах большой знаток, он же помешан на этом футболе!

Илларион Константинович понимающе покачал головой и, закурив сигарету, ушел в себя, размышляя над полученной от Власова информацией…

Глава 11. Талант не пропьешь

Как говорят в народе, на ловца и зверь бежит! Не успел Власов несколькими минутами ранее вспомнить об их общем друге — Андрее Абрамове, как он тут же явился во всей своей красе!

Высокий, худой, длинноволосый Андрей Абрамов вошел на кухню вместе с коренастым Славкой Демакиным, который сразу воскликнул:

— Да ты посмотри на них!

— Вижу! — весело поддержал его Андрей Абрамов.

Илларион Забродов встал из-за стола и поздоровался с ними. Обменявшись дежурными фразами и поинтересовавшись здоровьем, полковник перешел к делу. Его интересовали некоторые нюансы футбольной игры и то, что творится вокруг футбола. Однако владелец художественной галереи в данный момент не был готов к разговору.

— Ларик, дорогой, — взмолился Андрей, — о футболе поговорим чуть позже. Давай сначала удовлетворим свои плотские желания, а уж потом перейдем к духовным.

Илларион не стал возражать, и мужчины дружно сели за стол, выпили и прикусили. Абрамов сам завел разговор о футболе, и Забродов от него узнал много интересного.

Но тут в комнате раздался какой-то оживленный шум, в котором проскальзывали то минорные, то мажорные нотки.

— Что там такое? — прислушавшись, поинтересовался Слава Демакин.

Илларион Забродов улыбнулся и, махнув рукой, ответил:

— Да так, Слава, ничего особенного, обычная процедура. Один говорит, а остальные работают! Происходит, так сказать, обыкновенный следственный эксперимент.

Слава Демакин по своей натуре был человеком неугомонным и энергичным, и он сразу предложил:

— Давайте пойдем и все увидим своими глазами.

— Ну что, Димыч, — улыбнувшись, спросил Забродов, — как думаешь, готовы твои собратья по карандашу держать отчет?

Дмитрий Власов неопределенно качнул головой и, взглянув на свои часы «Роликс», неуверенно проговорил:

— Думаю, Илларион Константинович, да!

— Так чего мы тогда ждем! — воскликнул Демакин.

— В самом деле, мужики, — пробурчал Абрамов, — время — деньги!

Каково же было удивление вошедших в зал мужчин, когда они увидели странную и немного комичную ситуацию: взрослые художники, словно школьники, сидели за мольбертами и планшетами и внимательно слушали пожилого алкаша, который, сняв свой старенький пиджачок с коротковатыми рукавами, подходил то к одному, то к другому и что-то настойчиво подсказывал…

— Так, Константин, неплохо, неплохо, — похвалил он хозяина мастерской Гуреева, который осторожно водил углем по бумаге, — только немного мягче, это ведь тебе не предыдущий мужик с яйцами, а беззащитная нежная девушка.

Лопухов взял из рук Гуреева уголь и легким четким движением чуть приподнял изображенной на бумаге молодой светловолосой девушке губы.

— Понял? — спросил Митрич у бородатого художника.

Константин недовольно нахмурился.

— Извините, Константин, — растерянно и виновато произнес Лопухов, — мне легче самому написать, чем слово из себя выдавить!

Константин Гуреев понимающе произнес:

— Кто на что учился…

Лопухов кивнул и протер свою огромную взмокшую лысину платком.

— Совершенно верно, коллега, — проговорил он.

Остальные художники, не отрывая глаз от своих работ, внимательно прислушивались. Владимир Джимисюк что-то подтер резинкой на своей работе, а затем раздраженно зашевелив своими песнярскими усами, повернулся к Лопухову и недовольно переспросил:

— Митрич, так какие у нее глаза? Шо-то я тебя никак не пойму!

— Раскосые глаза, Владимир, — с готовностью повторил Митрич, — и светлые.

— Ну а я какие глаза нарисовал, Митрич?! — возмущенно просипел хохол.

Дмитрий Лопухов быстро подошел к Джимисюку и посмотрел на его работу.

— Вот, уже лучше, Вальдемар! — успокоил он художника. — Почти такие же, как у той девушки, только немного крупнее и печальнее, уважаемый коллега!

Он сам взял дрожащими пальцами карандаш и немного укрупнил ей глазные зрачки, потом слегка приподнял уголки век.

— Да, да… — удовлетворенно прошептал Лопухов, — почти похожа! Молодец, Владимир! Из вас может получиться неплохой художник!