Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов

От современных Бугаеву математиков идеи универсальной математики были далеки. Зато в книгах по истории математики они нередко излагались уже в самых первых главах, так как «отец математики» Пифагор был также и зачинателем традиции универсальной математики. Говоря о пифагорействе отца, Белый ссылался на его занятия теорией чисел [252]. Однако в варианте Бугаева они были тесно связаны с универсальной математикой. Изобретенная им «аритмология», скептически упомянутая Каганом [253], стремилась распространить математику на предметы, которые обычно не рассматривались с математической точки зрения. «Пифагорейство» Бугаева, учитывая его увлечение историей математики, едва ли не включало в себя память о традиции универсальной математики, интерес к которой он оживил в среде московских математиков, опираясь на книжные источники.

В качестве косвенного свидетельства взглядов Бугаева на роль математики можно, как кажется, рассматривать каталог его библиотеки. Он был составлен в начале 1880-х годов. Бугаеву оставалось около двадцати лет собирать библиотеку, и, разумеется, позднее она была гораздо больше, чем 1611 книг, которые мы здесь находим [254]

. Однако состав рубрик едва ли существенно изменился. В каталоге 28 разделов. Бросается в глаза (так как интерес к Бугаеву в данном случае обусловлен интересом к его сыну) количество книг в разделе «Изящная литература» и его положение: он самый последний, и в нем всего семь книг (меньше, чем в любом другом) [255]. После точных наук самое заметное место в каталоге занимает философия [256]. Есть разделы естествознания и медицины, историко-филологических наук и искусства, права и проч. Раздел философии делится на множество подразделов, среди которых, помимо ожидаемых психологии, социологии или этики с эстетикой, находим космологию и теологию [257]

.

Перед нами универсальная библиотека, собранная математиком, который проявлял очевидный интерес к традиции универсальной математики [258]. Едва ли, собирая ее, он забывал об этом, превращаясь в обычного «всеядного» читателя. Учитывая все сказанное выше, мы вправе предположить, что перед нами библиотека математика, считавшего, что все ее разделы имеют отношение к его дисциплине.

Заметим, что интерес Бугаева к художественной литературе, по-видимому, соответствовал последнему месту в каталоге. Нечто подобное повторится у его сына, ставшего писателем. В списках прочитанных им книг преобладает философия, беллетристики же совсем немного [259]. Просматривая каталог библиотеки Бугаева, мы лучше понимаем, почему комментарий к произведениям Белого требует обращения не только и не столько к литературным источникам. Писатель вырос в этой библиотеке. Свое стремление к универсальному мировоззрению он уже не связывал с математикой. Однако это стремление невозможно объяснить, ссылаясь лишь на общие тенденции эпохи. Необходимо учитывать интерес его отца к универсальной математике, след которой мы обнаруживаем и в каталоге его библиотеки.

Вторая тема, которой необходимо коснуться, говоря о Бугаеве и Московском математическом обществе, логически не связана с идеей универсальной математики. Нет также прямых свидетельств, что Бугаев проводил эту связь. Однако в трудах его ученика Некрасова она заняла исключительно важное место. Речь идет об антисемитизме, свойственном Бугаеву и превратившемся у Некрасова — каким бы странным это сейчас ни казалось — в один из существеннейших компонентов его представлений об универсальной математике.

Сперва мы рассмотрим материалы, касающиеся антисемитизма Бугаева.

* * *

Друг Белого Сергей Соловьев в своих воспоминаниях пишет: «Жиды были „идефикс“ Бугаева. Он всегда имел при себе записную книжку, куда вносил возмутительные факты из жизни Израиля…» [260]

. Эта записная книжка не сохранилась. Однако сохранился ряд других свидетельств, на которых мы остановимся.

* * *

В небольшой тетради, куда Бугаев заносил сведения самого разного характера, читаем: «Мендельсон, Рашель, Спиноза, жиды». Контекст записи не связан с национальным или расовым вопросом. Перед нами тетрадка, датируемая началом 1860-х годов, куда Бугаев записывал все, что так или иначе поразило его воображение, без какой бы то ни было внутренней связи между отмечаемыми фактами и событиями [261]. Так что из нее мы лишь узнаем о том, что еврейский вопрос (в антисемитском ключе) занимал его уже в молодости.

Следующий документ относится к тому времени, когда Бугаев был президентом Московского математического общества. Это адресованное ему письмо П. А. Некрасова от 11 мая 1894 года. В нем упоминается о том, что математическое общество благодарило великого князя Сергея Александровича за то, что тот оказывал «внимание к нуждам общества» [262]. В чем состояло это внимание, неясно.