Интеллектуальный облик литературного героя

Какого рода последствия проистекают из всего этого для нашей проблемы, проблемы духовного облика литературного героя? Ясно, что в буржуазной литературе основа для формирования художественных типов, имеющих определенную интеллектуальную физиономию. исчезает. Уже Лафарг критикует Золя; за то, что высказывания его персонажей плоски и обыденны в отличие от остроумия и глубины диалогов Бальзака. Эта тенденция Золя получает позднее огромное развитие. Гергарт Гауптман на много превосходит Золя в смысле обыденности и пустоты своих диалогов. А что сказать о банальности позднейшего литературного монтажа отдельных фотографических снимков действительности!

Бездушие и безссодержательность натуралистической прозы не раз подвергались критике. От литературы требовали более высокого духовногo уровня персонажей, более умных разговоров. Однако, дело не в простом, увеличении глубокомыслия литературных героев. Самые остроумные диалоги не могут заменить отсутствующей интеллектуальной физиономии персонажей. Это было известно уже Дидро, который в "Les bijoux indiscrets" говорит устами одного из действующих лиц: "Господа, вместо того, чтобы при каждом отдельном случае наделять остроумием своих героев, поставьте-ка их лучше в такое положение, которое даст им то, что требуется".

Изобразительные средства современной буржуазной литературы все более усложняются. Но это усложнение натравлено исключительно на го, чтобы выразить нечто чисто единичное, мгновенное в поступках и настроениях людей. Философия и теория искусства последних десятилетий не раз подчеркивала, что эта тенденция не является случайной литературной модой. В своем юбилейном сочинении о Канте Зиммель следующим образом говорит о различии между эпохой классической немецкой философии и буржуазной современностью: "обе эпохи стремятся к индивидуализму, но индивидуализм Канта был направлен к свободе, а современный индивидуализм к единичности" (Einigkeil). По отношению к новейшей буржуазной культуре это правильно. В литературе последних десятилетий мы видим стремление к изображению самых неповторимых мгновений и черт в жизни единичных людей. Художественная фантазия направлена на то, чтобы схватить эти мгновения, преходящие черты того, что происходит "теперь" и "здесь", по терминологии Гегеля. Для современного буржуазного мироощущения действительность тождественна с этим "теперь" и "здесь". А все, что выходит за их пределы, является отвлеченностью и фальсификацией жизни. Таков бесплодный результат всего усложнения художественной техники, всего шарлатанского глубокомыслия эпигонов, буржуазной литературы.

Разумеется, и прежде писатели также исходили из пережитых или наблюденных фрагментов жизни. 'Но они разлагали И перестраивали непосредственную связь своих переживаний и таким образом достигали изображения действительно тончайших и всесторонних зависимостей. Такая переработка необходима, прежде всего, для выявления, разработки интеллектуального облика героя. Если бы Шекспир позаимствовал фабулу из новеллы Чинтио, не изменяя ее, а Стендаль непосредственно воспроизвел уголовное преступление в Безансоне, — они не могли бы наделить Отелло или Жюльена Сореля тем типизирующим самосознанием, которое сделало их замечательными фигурами мировой литературы.

Андре Жид-один из немногих западных писателей последнего времени, для которых интеллектуальный облик героев представляет серьезный вопрос. Как раз в этой области Андре Жид достиг заслуживающих внимания, интересных результатов. К сожалению, наследие разлагающегося буржуазного искусства преградило большому таланту Жида путь к полному развитию своих возможностей. Часто он перегружает свои произведения явлениями случайными, объективно неразвитыми, чисто единичными, а иногда даже возводит эту фрагментарность восприятия мира в принцип.

Но полнейшая, изолированная от всего прочего единичность момента, как это помял еще в свое время Гегель, есть самая абстрактная из абстракций.