Интендант третьего ранга

Крайнев с комбатом затаились на опушке, провожая завистливыми взглядами каждый одинокий грузовик. Движение по большаку было интенсивным: через каждые двадцать-тридцать минут следовала машина или колонна грузовиков. На запад катили главным образом порожние грузовики, обратно — груженые. Крайнев невольно подумал, что риск нарваться на случайную колонну в ходе операции велик, им придется действовать очень быстро. Но рискнуть очень хотелось, скитания по лесу надоели. На охоте ему приходилось скрадывать зверя и дольше, но там не было тягостного ощущения опасности. Только азарт.

Ждать пришлось долго. Стоял пасмурный холодный день, и Крайнев, поминутно бросая взгляд на циферблат часов, стал думать о том, что скоро стемнеет. Значит, еще одна ночь в лесу или бесславное возвращение в Кривичи. Умом Крайнев понимал, что далеко не все военные операции проходят так, как планировались, чаще как раз совсем не так. С какой стати надеяться, что повезет? Однако было обидно. Горестные мысли прервал наблюдатель. Скатившись с дерева, он подлетел к засаде.

— Едут!.. Мотоцикл!.. Двое…

— Бляхи на груди есть? — спросил Крайнев.

— Не видел! Далеко…

— Все равно! — отрубил Саломатин, поднимаясь. — Начали! А ты!.. — он зверем глянул на наблюдателя. — Марш на пост! Кто велел спускаться? Вдруг следом машина?..

Наблюдатель ласточкой порхнул к осине, а на большаке спустя минуту появилась повозка. Повозкой управлял дюжий мужик в кожухе (сержант Седых, самый сильный и проворный в батальоне). На соломе, спиной к вознице, развалившись, сидел Саломатин. Пальто его было расстегнуто, открывая военный мундир, в руке «немец» держал початую бутылку самогона. Размахивая бутылкой, «немец» орал песню. Несмотря на серьезность ситуации, Крайнев едва не сложился от смеха. Саломатин долбил детскую рождественскую песенку — другой, видимо, не помнил. Пел он ужасно: фальшивил, запинался, постоянно возвращался к началу. В самом деле бесшабашный гуляка!

Они успели. За подъемом послышался треск мотора, и на большаке появился мотоцикл с коляской. За рулем сидел немец в длинной шинели, второй занимал коляску. Оба в пилотках, не офицеры. На груди овальные железные бляхи. Дождались!

Немцы заметили необычную сцену на дороге и стали притормаживать. Поравнявшись с повозкой, немец в коляске сделал вознице знак. Тот послушно натянул вожжи. Немец слез на мостовую и направился к Саломатину. Тот, делая вид, что только сию минуту заметил опасность, стал кутаться в пальто. Немец заговорил. С опушки Крайнев не мог разобрать слов. Видел, как Саломатин растерянно шныряет глазами по сторонам, как самый настоящий, застигнутый врасплох дезертир. Немец повысил голос, приказывая слезть на дорогу. Саломатин отчаянно закрутил головой. Немец отступил на шаг.

«Возьмется за автомат — стреляю!» — подумал Крайнев, поднимая карабин. Рядом напряженно смотрел в прорезь прицела Стецюра, лучший стрелок Саломатина — у него на мушке другой немец. «Бить только в голову! — мысленно напомнил себе Крайнев. — Дырки в шинели — провал».

На их счастье стрелять не пришлось. Немец, сдвинув автомат за спину, ухватил Саломатина за шиворот.

— Найн! Найн! — завопил мнимый дезертир, вцепившись в ограждение повозки. Фельджандарм тянул дезертира к себе, но Саломатин не поддавался, изо всех сил вцепившись в телегу.

Привлеченный шумом, второй немец оставил мотоцикл и отправился на помощь. В ту же минуту Седых мягко соскользнул с повозки, в два шага настиг немца, могучим движением вскинул его над головой и швырнул на булыжную мостовую. Раздался глухой удар, и ком тряпья, только что бывшего живым человеком, застыл на дороге. Немец, возившийся с Саломатиным, не успел отпрянуть. Комбат метко заехал ему сапогом в подбородок, затем, соскочив, добавил припрятанной в соломе кованой сапожной лапой. Старший лейтенант и сержант, не тратя времени, бросили тела в телегу. Седых потянул за вожжу, разворачивая повозку, Саломатин прыгнул в седло все еще тарахтящего мотоцикла…

— Раздеваем! — велел Саломатин, когда засада скрылась в кустах и тела скинули на землю. — Быстро! — Показывая пример, стал расстегивать пуговицы на шинели убитого немца. Крайнев принялся за другого. С непривычки получалось плохо, подскочивший Седых помог. Трупы раздели до белья, и в этот момент Крайнев заметил, что «его» немец дышит. Подозвал Саломатина.

— Седых! — приказал комбат, указывая на немца. Крайнев опомниться не успел, как сержант схватил винтовку и без замаха вогнал штык в грудь немца. Тот вздрогнул и засучил ногами. Крайнев невольно отвернулся.

— Не видел ты, как они нас в лагере! — сказал Саломатин. — Одевайся!