Интересное время или Полумесяц встает на закате (СИ)

Он, конечно, оказался прав: ситуация сложилась скверная, даже чересчур. Однако панику разводить не надо - нервы и так ни к черту. В общем, мой напарник, несмотря на почтенный для армейца возраст, получил в целях профилактики в рог и шлепнулся на задницу. «Тебе еще раз зарядить или хватит?» - спрашиваю его. Тот отрицательно кивает головой: не надо, все понял.

- Пошли в деревушку, - сказал я.

В деревню мы пришли за полночь. Брошенные домики стыдливо взирали на нас и, видимо, не желали, чтобы мы занимали эти апартаменты. Хобот предложил обустроиться в предпоследнем доме. Мне, как и Кроту, было параллельно какой дом, лишь бы крыша над головой.

Внутри домика царило запустение: никакой мебели. Мы прошли в самую крайнюю комнату и положили на пол Аскорбина. Он негромко застонал. «На, попей, брат», - Хобот влил ему в рот теплой воды из фляги. Сержант лениво глотнул и надрывно закашлялся, разбрызгивая слюну и воду. Смотреть на него было жутковато. Явственно стали видны очертания черепа, вперед выступили зубы, глаза запали, кожа казалась бледно-серой. Ты, главное, дотяни, подумал я. Надежда, мать ее за ногу, умирает последней.

Наступила ночь. Темень стояла такая, что дальше вытянутой руки ничего не видно. Будто в пустоту смотришь. Если бы не было слышно хриплого дыхания раненого Аскорбина и тихого посапывания заснувших Крота с Хоботом, можно подумать, что я остался один во всем мире. Несмотря на усталость, никак не получалось заснуть. Пережитое время от времени напоминало о себе вспышками ярких картинок в памяти. Такое и в страшном сне не привидится самым впечатлительным людям, а нам довелось увидеть своими глазами.

Тяжело вздохнув, я улегся на пол, подложив под голову рюкзак. Закрыл глаза и попытался представить лицо Софии. Сейчас эта девушка стала бы для меня той соломинкой, которая не даст погрузиться в пучину кошмара. К сожалению, ничего не вышло: я уже давным-давно нахожусь на самом его дне. Вместо миловидного личика девчонки перед глазами плясали лишенные жизни глаза суперсолдат. Картинки такие явственные, что руку протяни, и ты дотронешься до них, ощутишь холодную кожу.

Хотя, что уж тут говорить. Я давно привык к этому, иначе никак, иначе светит психушка. Чтобы не мучили кошмары, учишься контролировать свои чувства, загонять кровавые воспоминания в самые задворки памяти, откуда они о себе ничем не напоминают, пока не ослабишь железную хватку собственной воли и выдержки.

Ребятам хорошо - спят, будто пшеницу продали. Всю жизнь завидовал тем, кто быстро засыпал, стоило им только положить голову на подушку. Я так не мог. В голову вечно начинали закрадываться тяжелые мысли, и пока я их не перетру сам с собой, не засну, как ни старайся. Счастливчики, подумалось мне про напарников, спят и в ус не дуют.

От нечего делать я достал из кармана сухарь и принялся им хрустеть. Обожаю сухари, а те, кто их не любит, пусть идут себе с миром, а не то ноги будут вырваны.

Любовь к сухарям мне передалась от деда. Он их ел и на завтрак, и на обед, и на ужин, запивая обжигающе горячим чаем, а я повторял за ним. Вот так и пристрастился. У меня был натовский сухпаек, но притрагиваться к нему не было желания. Ведь похрустеть сухариком куда лучше, чем ковыряться пластиковой вилкой в непонятной бурде.

- Слышь, командир, - окликнул меня Крот. - Дай погрызть.

- Держи, - протягиваю ему кусок сухаря. Капитан на удивление не промахнулся мимо моей ладони, забрал угощение.

- Чего не спишь? - прошептал он.

- Не могу заснуть, - я проглотил размочаленный хлеб и закинул себе в рот новый кусок.

Крот ничего не сказал, только хрустел разгрызаемым сухарем.

Откуда-то издалека стал доносится хлопающий звук, будто кто-то ковер выбивал. Когда он приблизился, стало понятно, что это летит вертушка. «А вот и по наши души, - проговорил капитан, поднимаясь на ноги. - Хобот, вставай». Мы подхватываем раненого Аскорбина и покидаем дом. Снаружи было прохладно: дул слабый свежий ветерок, принявшийся остужать наши тела.

Борт вылетел из-за холма и приземлился на середину деревенской улицы. Распахнулось его нутро. Мы занесли Аскорбина внутрь и положили на пол. Парень был совсем плох. Я опустился на колени перед ним и взялся за запястье проверить пульс. Слабые удары ощущались еле-еле.

- Спешить надо, - проорал мне на ухо Крот, пытаясь перекричать шум винтов.

Жестом я затребовал себе наушники, чтобы связаться с пилотами. Это мне удалось, и я попросил их ускориться и вызвать к месту приземления врача. В ответ прозвучало, мол, все сделаем, главное, чтобы он, то есть Аскорбин, до площадки продержался. Но мы это и так знали.

Треск рации заставил меня вынырнуть из мрачной и беспросветной, словно чернильная клякса, бездны сна. Разлепив тяжелые, будто налитые свинцом веки, я приподнял голову от подушки и схватился за пистолет. Схватился и тут же отпустил, понимая, что опасности рядом нет, по крайней мере, в радиусе пяти километров. Мельком взглянул на рацию - та молчала. Всего лишь помехи. Откинув плед и сев на кровати, я нащупал сигарету и сунул ее в зубы.

Чиркнула зажигалка.