Интернатские. Сентиментальность в бою неуместна

Вечером, прежде чем лечь спать, решили и Барбоса угостить чем-то для него необычным, порадовать доброго любимого пса, как только что радовали себя. Взяв со стола на кухне пару некрупных куличей, несколько яиц, по горсти конфет и печенья, братья вышли во двор и принялись понемногу, стараясь продлить псу удовольствие, скармливать ему гостинцы. Пёс, видимо, сообразил, что ему устраивают своеобразный праздничный банкет, и ел на этот раз не так жадно, как обычно. То, что ему небольшими порциями протягивали, он брал из рук осторожно, не заглатывал сразу, а сначала клал на землю, сдержанно обнюхивал и лишь после этого культурно-ритуально захватывал добычу своей клыкастой пастью. Несколько конфет и часть кулича он даже прикопал под Деревом, наглядно демонстрируя близнецам свою хозяйственность: припрятанным на чёрный день запасом они все втроём или каждый в отдельности смогут распорядиться по своему усмотрению в трудный жизненный момент.

Скормив довольному, благодарно помахивавшему хвостом Барбосу всё, что было в их руках, Илюха с Колюхой здраво рассудили, что можно и нужно взять на кухне ещё немного чего-нибудь – ведь Пасха как праздник подходит к концу, а завтра эти специфические, приготовляемые раз в году угощения будут уже не столь интересны. Да и для Дерева в честь уходящего праздника не помешало бы сделать что-нибудь приятное. Ну, хотя бы привязать к одной-двум его веткам пару ярких конфеток – пусть тоже порадуется.

На кухонном столе было ещё всего предостаточно, а вот кулич оставался один, последний. Зато – самый большой и красивый из всех испечённых мачехой. Потоптавшись минуту-другую в нерешительности, братья со словами «эх, была, не была!» взяли этот образец кулинарного искусства, а также понемногу того-сего из разложенного на тарелках и в вазах, и продолжили угощение своего четвероногого друга в том же духе, что и начинали, не забыв подвесить по конфетке в блестящих цветных обёртках на ближайшие ветви Дерева.

Увлёкшись, они не заметили, как через незапертую калитку во двор тихо вошла чем-то до крайности расстроенная мачеха. Видимо, опять Николай Захарович наклюкался в гостях до скотского состояния и, поссорившись с ним, Она в сердцах ушла. Он же, как обычно, остался угощаться до тех пор, пока не упадёт.

Войдя во двор, Мария, очнувшаяся от хронически грустных мыслей о каверзном характере её несправедливой судьбы-злодейки, вдруг наткнулась взглядом на возмутительнейшую сцену, оскорбившую её до глубины души: эти противные, гадкие мальчишки без малейшего зазрения совести скармливают мерзкой собаке самый увесистый и сытный из тех пасхальных куличей, которые Она со всей заботой, не спав почти целую ночь пекла для них же, вконец обнаглевших, распоясавшихся кощунствующих хулиганов!

Сдерживать и дальше так долго копившуюся обиду на судьбу, обиду, усугубляемую сейчас воспламенившейся с новой силой ненавистью к этому кошмару в виде двух близнецов, Она не могла. Разъяренная, как тигрица, заставшая чужих в момент разорения ими её логова, отвесила со всего маху звонкий подзатыльник стоявшему поближе Илюхе, схватила за шиворот Колюху и зашвырнула его через открытую дверь в дом. Когда тот, испуганный, рванулся было наружу, Она пинком загнала его обратно. Затем повернулась, чтобы проделать то же самое с Илюхой и уж теперь-то, не уповая больше на сомнительную родительскую твёрдость размазни Николая, задать этим поругателям всего святого такой собственноручной трёпки, что зарекутся от малейшего непослушания на веки вечные. И – замерла в немом ужасе: из темноты двора с оскаленными клыками и вздыбленной в холке шерстью медленно надвигался на неё грозно рычащий Барбос, больше походивший в этот раз на дикого волка, нежели на дворовую собаку.

Усилием воли стряхнув секундное оцепенение, Мария одним прыжком заскочила в дом и заперлась изнутри на крючок. И тут же вся её ненависть обрушилась на оставшегося с ней один на один Колюху. Боль от сыпавшихся на него градом ударов мачехи Колюха как хоть и маленький, но всё же мужчина, мог бы, конечно, стерпеть. Но ему было ещё и страшно умереть сейчас, вот так сразу, ни за здорово живёшь. И он закричал… потом ещё раз… и ещё… а крики эти ещё сильнее распаляли мачеху. Теперь Она уже больше всего остального хотела заставить его замолчать, но не могла, от чего свирепела всё неудержимее.