Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети

В один из пасмурных дней ноября 2009 года молодой белорусский активист Павел Ляшкович на собственном горьком опыте узнал, чем опасны социальные сети. Неожиданно его, первокурсника Белорусского госуниверситета информатики и радиоэлектроники, вызвали к декану. В кабинете Ляшковича встретили два человека, которые заявили студенту, что они из КГБ (белорусские власти предпочли не переименовывать органы даже после распада СССР).

Офицеры расспросили Павла о его поездках в Польшу и Украину, а также об участии в оппозиционных движениях. Активиста удивила их информированность о связях внутри белорусской оппозиции (и роли в ней Павла, о которой, казалось ему, мало кто знал). Все стало ясно, когда офицеры здесь же, в кабинете декана, открыли его страницу “В контакте”: он числился во френдах у многих известных активистов. Вскоре визитеры предложили Ляшковичу подписать соглашение о негласном сотрудничестве. Он отказался. Это может ему дорого обойтись: многие студенты, симпатизирующие оппозиционерам и не желающие сотрудничать с властями, были исключены из вузов. Мы никогда не узнаем, сколько подозреваемых прибавилось в списке белорусского КГБ после изучения веб-страницы Ляшковича.

Другие правительства столь же быстро оценили колоссальную разведывательную ценность информации, которую можно извлечь из социальных сетей. Некоторые даже решили запустить собственные сайты – возможно, чтобы сэкономить на слежке. В мае 2010 года, запретив “Фейсбук”, вьетнамское Министерство информации и массовых коммуникаций, чувствуя растущую потребность вьетнамцев в социальных сетях, открыло собственную сеть (ее штат составили триста программистов, графических дизайнеров, техников и редакторов). Трудно сказать, станет ли популярной сеть GoOnline

(с подобным названием – вряд ли). С официальной точки зрения, надзор за членами социальной сети проще, если сам хранишь их пароли.

Правительства демократических стран также прибегают к подобной практике. Например, индийская полиция уделяет пристальное внимание тому, что люди пишут в “Фейсбуке” о Кашмире. Обнаружив нечто предосудительное, полицейские вызывают пользователей, расспрашивают их об их занятиях и приказывают докладывать обо всем в полицию. (Это вынудило многих кашмирских активистов регистрироваться под вымышленными именами. Этой практике “Фейсбук”, стремящийся не разбавлять свою превосходную пользовательскую базу аккаунтами-пустышками, решительно противится.)

Разумеется, не все социальные сети несут вред. Членство в них приносит и несомненную выгоду. Пользователям сети проще и дешевле в случае необходимости связываться друг с другом (например, при организации акции протеста). Однако у этого есть и оборотная сторона. Польза может легко обернуться вредом, если отдельные участки сети подвергаются опасности и связи между пользователями становятся всеобщим достоянием. До появления социальных медиа репрессивные правительства тратили много сил на то, чтобы выяснить что-либо о людях, с которыми связаны диссиденты. Тайная полиция могла установить один-два ключевых контакта, однако составление целого списка имен с фотографиями и контактной информацией было делом очень хлопотным. В прошлом КГБ приходилось прибегать к пыткам, чтобы установить связи между активистами. Сейчас им достаточно заглянуть в “Фейсбук”.

К сожалению, до сих пор бытует мнение, будто авторитарные режимы и их спецслужбы слишком глупы и слишком не дружат с техникой, чтобы искать данные в социальных сетях. Джаред Коэн из Госдепа США в 2007 году написал в своей книге “Дети джихада”, что интернет – это “пространство, в котором иранская молодежь может свободно действовать, самовыражаться и черпать информацию на выгодных для себя условиях. Они могут представать кем угодно и говорить что угодно, поскольку действуют вне тисков полицейского аппарата… Правительство пытается следить за их онлайновыми дискуссиями и взаимоотношениями, однако это, по сути, безнадежное дело”. Ошибочность этого мнения доказали последствия волнений 2009 года. Для человека, ответственного за выработку действенной интернет-политики в отношении Ирана, Коэн слишком склонен к гипертрофированному киберутопизму. Остается надеяться, что Кондолиза Райс, пригласившая Коэна в отдел политического планирования Госдепа, имела в виду не его беспочвенный оптимизм, когда заявила, что “у Джареда есть понимание иранских дел, которого у нас [американского правительства] нет”. Как выяснилось, иранские власти потратили много времени на изучение социальных сетей после выборов и даже воспользовались собранной информацией для рассылки грозных предупреждений иранцам, живущим за границей. В Иране во время “охоты на ведьм” в 2009 году присутствие имени человека в списке электронной рассылки Колумбийского университета считалось в суде доказательством того, что он – западный шпион.