— Да, я располагаю слишком многими знаниями. А то, что я пока не понимаю, я желаю, пусть и помимо своей воли, понять… Стало быть, и опять приходит знание… Это мучительно… Я слабею! Я становлюсь равнодушнее к идеалам, которые вели меня по моей дороге! Или я уже вступил на чужую дорогу? Нет, я просто обессиливаю… Ты сидишь тут живой, а я перекошен.
— Ты повторяешься, — сказал Данилов. — Что же касается твоих сомнений, то я не смогу стать тебе советчиком или оппонентом. У меня свой взгляд на вещи. Ты же в своих мнениях сейчас вряд ли поколеблешься.
— А мне и не нужен ни советчик, ни оппонент, — сказал Кармадон.
— Зачем ты привел меня сюда?
— Я сам не знаю зачем. Может быть, для того, чтобы было перед кем выговориться. Я одинок. Родственники мои и мои влиятельные приятели, хотя и сделали все, чтобы слово "дуэль" не было произнесено, холодны теперь ко мне, если не брезгливы. Это деловые демоны. Мой ученый брат Новый Маргарит считает, что меня нет. А ты хоть по сути дела и никто, так, демон на договоре, и для меня сейчас личность посторонняя, а может быть, именно и потому, что посторонняя, тут вполне уместен. Я пустил слезу, я был жалок, но мне стало легче. Может быть, я скоро забуду об этой слезе. И никто мне о ней не напомнит. Сейчас ты при мне. А скоро сгинешь.
— Ты в этом уверен? — спросил Данилов.
— Уж раз тебя вызвали такой повесткой…
Данилов хотел было возразить Кармадону, сказать, что вызвали-то его вызвали, но держат не в карцере, а в приятной комнате с платяным шкафом и часамиходиками, и гулять дают, может, все обойдется и без крайнего исхода… Потом он вспомнил, как Кармадон обещал устроить его при своей канцелярии и тем спасти от разборов и расправ. Но что было сейчас вспоминать об этом.
— Ты знаешь о моем деле что-либо новое?
— Знаю… И вряд ли бы я смог тебе помочь.
— Я и не стал бы утруждать тебя, — холодно сказал Данилов.
— Твое дело… Твое…
Кармадон поднял кубок, но теперь уже как бы нехотя, как бы неволя себя. Потом сказал:
— Ну все. Прощай. Не будь слишком откровенным с Уграэлем. Его смотрят на твое место. Все. Иди. Прощай.
— Прощай, — сказал Данилов.
Он встал, несколько мгновений стоял в нерешительности, не зная, куда идти. Брать свечу и взбираться по лестнице?
— Данилов, — сказал вдруг Кармадон. — Ты хотел бы иметь детей?
— Детей? — удивился Данилов. — Хотел бы…
— А я не хочу.
— Отчего же?
— Я не могу передать им никаких нравственных ценностей!
"Вот тебе и раз!" — только и мог подумать Данилов.
— Да и не будут, видно, уже у меня дети-то, — горестно и тихо произнес Кармадон. Но тут же как бы спохватился и сказал грозно:
— Все! Прощай!
Сразу же словно бы взорвалась бочка с порохом, готические своды исчезли в огне и дыму, и Данилов понял, что находится в двух шагах от входа в буфет.
Прошло еще несколько дней, если верить ходикам с кукушкой, а Данилова не тревожили. Будто издевались над ним. Или Данилов оказался в хвосте очереди, а у особ, вызвавших его повесткой, не было острых причин гнать очередь галопом. Ездить на лифте из слоя в слой Данилову надоело, зовы прошлого были им удовлетворены, знакомых встречалось мало, да и с теми беседы приходилось вести уклончивые и осторожные.
Часами Данилов лежал на гостиничной кровати, смотрел неизвестно куда и ни о чем не думал. Обещание, горячее и решительное, сейчас же и непременно обсудить смысл собственного существования и понять, стоит ли отстаивать это существование, Данилов так и не исполнил. Оправдывал безделье мысли соображением, что в своих раздумьях и разборах он наверняка будет к себе жесток и, возможно, несправедлив, расстроится, отчается, ослабнет вконец — и тогда его возьмут голыми руками. "Нет, — сказал себе Данилов, — пока погодим…"