Интерпретация

Впрочем, не стоит говорить субъекту об этом. Подобные иллюзии единственное, что есть у субъекта, что позволяет ему, хотя бы отчасти, компенсировать неопределенности своего существования, его незащищенность и, по большому счету, неадекватность действительности. Человек, как форма существования, не должен был выжить и то, что он все еще существует можно отнести к некоему чуду или мощному покровительству каких-то сил. Однако вопреки реальности он продолжает существовать вдали от каких-либо смыслов, пребывая в мире чистой событийности. И в формировании такой реальности участвует интерпретация, которая устраняет любую многозначность или двусмысленность, в результате чего восстанавливается определенность, идентичность представлений субъекта и информации о ситуации. Правда такая идентичность весьма нестабильна, в том числе потому, что такая определенность всегда гиперреальна, и потому уязвима для новой информации. В этом плане интерпретация для субъекта есть мощное средство самосохранения, что возможно только при сохранении способности принимать решения и действовать по воплощению этих решений. Неопределенность блокирует принятие решений и тем более действий, препятствует построению системы защиты от изменений ситуации.

Стремлению субъекта к максимальной определенности во всем не противоречит и то, что в действительности он вовсе не хочет знать о той определенности, которая называется реальностью, о том, что его неизбежно ожидает. Так субъект знает об определенности своей будущей смерти. Это знание не подлежит, не подвластно никакой интерпретации. Да, можно пытаться что-то придумывать, фантазировать и т.п., в попытке убежать от этой определенности. Но это все «пустое» и отбрасывается, наталкиваясь на неизбежность и абсолютность.

Действительная определенность – реальность – не поддается интерпретации из-за ее неизбежности. Она может быть либо принята к исполнению, как условие существования, либо «отброшена», как несуществующая. Определенность неизбежности не останавливает субъекта, хотя и «выбрасывает его в необходимость изменения» (М.Хайдеггер), которую пытается и будет пытаться устранить ее, в том числе и с помощью элементарного игнорирования. И в этом также проявляются возможности интерпретации, с помощью которой субъект пытается если не устранить эту неизбежность, то ее как бы отсрочить или подменить какими-то «убедительными» аргументами. Максимум, что он себе позволяет – иногда вспоминать о неизбежности, в этот момент осознавая не универсальность интерпретации.

Определенность постоянно обманывает. Своей определенностью.

П.Сэлфинг

Соблазн определенности основан на очевидности. Очевидность для субъекта – это очень просто, то, что оценивается им как не вызывающее никакого сомнения, как очевидное.

При этом субъект уверен в том, что его оценка соответствует объективной реальности, отражает ее. И главным доказательством этого является … эта оценка есть его позиция, а он не может ошибаться. В результате у субъекта получается – определенность всегда очевидна, а очевидность – определенна. Это соотношение очевидности и определенности не доказывает истинности и определенности, и очевидности, что не мешает ему выступать основой интерпретации, делая эту технологию обработки информации столь привлекательной и, как представляется субъекту, весьма эффективной. Любопытно, что это отношение к истинности интерпретации появилось почти параллельно с появлением интерпретации. Кардинал Ришелье говорил о том, что пяти любых предложений в письме любого человека вполне достаточно для того, чтобы обвинить его в государственной измене.

Иллюзорность любой определенности постоянно подтверждается при очередной смене одной определенности (иногда противоположной) другой. И тогда оказывается, что субъекту не столь важна истинность этой определенности, сколько сама определенность, когда все понятно, ясно. Впрочем, любая очередная определенность достаточно быстро «подтверждается» очевидностью этой новой определенности. В большинстве случаев такой очевидности оказывается вполне достаточно для доказательства ее истинности. А когда новая определенность замещает предшествующую, прошлая очевидность не становится обманом, а замещается другой очевидностью и столь же «истинной». И тогда «то, что есть перестает быть тем, что оно есть и начинает быть тем, что оно не есть.» М.Хайдеггер