Ерофеев Венедикт

Интервью

От Москвы до самых Петушков

"Литературная газета". 1990. No 1, 3 января. С. 5

С писателем Венедиктом Ерофеевым беседует корреспондент "ЛГ" Ирина Тосунян

Собираясь на встречу с Венедиктом Ерофеевым, я уже знала, что писатель серьезно болен, говорить ему трудно и неизвестно, получится ли разговор вообще. Поэтому решила на всякий случай написать письмо, представить вопросы, так сказать, в письменном виде.

В 1978 году я прочитала его повесть "Москва – Петушки", изданную там и бродившую по рукам здесь, и очень захотела что-нибудь узнать об авторе. Но даже среди моих коллег мало кто знал что-то о Ерофееве наверняка. Так, реяли по столице слухи…

Время шло, повесть "Москва – Петушки" переводили и издавали то на одном языке, то на другом за рубежами нашей Родины, популярность Венедикта Ерофеева там оставалась стабильной. О его творчестве – в основном это были те же "Петушки" – создавались статьи и диссертации. Исследователи сходились на том, что Ерофеев – "образованный, тонко чувствующий, одаренный в языковом отношении писатель"… И добавляли: "судьба его неизвестна"…

Неуловимый Ерофеев "выплыл" два года назад Во время одной из встреч с Кавериным Вениамин Александрович рассказал мне об идее создания альманаха "Весть", одним из организаторов которого он был. В первом выпуске альманаха планировалась среди прочих вещей, не публиковавшихся ранее в нашей стране, и повесть "Москва – Петушки". Тогда это еще казалось невероятным: какая-то инициативная группа, альманах, да еще "Петушки2, о которых одни говорят: "гениально", "бессмертно", другие – "безобразие"… Между тем летом 1989 года "Весть"-таки увидели свет, повесть Ерофеева прочитали сотни тысяч советских читателей. Опубликовал ее с небольшими сокращениями и журнал "Трезвость и культура".

И вот я в гостях у писателя. Оказывается, все последние годы он живет в Москве. Вопросы, написанные мною, не понадобились, но беседы (их было несколько) проходили неровно, трудно. В доме то и дело толклись люди. Ерофеев вдруг оказался нужен сразу и газетчикам, и телевизионщикам, и издателям своим и зарубежным. Дверь практически не закрывалась. Сам Ерофеев страдальчески улыбался и шептал: "Скажите, пожалуйста, зачем это нужно?.." Я, уже исписавшая пухлый блокнот, умиротворенно поддакнула: "Закройте просто дверь и всем отказывайте!" На меня глянули голубые кристальные детские глаза: "Но ведь тогда и вам нужно было бы отказать…"

Самое горячее желание, которое есть сейчас у Ерофеева, – это "перестать быть столь урбанизированным", уехать с женой в Абрамцево, где друзья им предоставили до весны дом, и жить и писать… Начаты и ждут своего завершения две пьесы – "Фанни Каплан" и "диссиденты". Есть "куча идей, рассыпанных в тридцати с лишним записных книжках".

– Черновиками у меня забит стол, – говорит писатель, – вернее их даже черновиками назвать нельзя, это еще что получится! "Фанни Каплан" почти готова и будет опубликована в журнале "Континент". Вторую – "Диссиденты" – собирается принять к постановке Театр на Малой Бронной. Это чистая комедия – и в прямом, и в переносном смысле. Действие происходит в 60-е годы в приемном пункте "бронебойной" посуды (нет лепажевых орудий, есть бутылки). Никто из героев не остается в живых, ни один, только подонки. Мне уже звонили, упрекали: мол, слушай, Ерофеев, зачем с таким материалом обращаться таким юмористическим образом? Или в "Вальпургиевой ночи" всех убил, хотя бы здесь оставь несколько хороших людей в живых… А разве я убил?..

Пьеса "Вальпургиева ночь, или Шаги Командора" опубликована в апрельском номере журнала "Театр" за 1989 год, уже поставлена на сцене Театра на Малой Бронной и имеет немалый кассовый успех. Хотя сам автор считает, что "упростили ее до предела". Но, как известно, на авторов не угодишь. Пьеса непроста для восприятия (впрочем, то же можно сказать о повести "Москва – Петушки", эссе "Василий Розанов глазами эксцентрика") и непривычна по выбору места действия сумасшедший дом. Ерофеев утверждает, что создавал драматургические произведения по принципам классицизма, только очень смешное. Не знаю, кто как воспринял ее, а меня буквально озноб бил, когда читала. Да и заключительные фразы не оставляют надежды: "Занавес уже закрыт, и можно, в сущности, расходиться. Но там, по ту сторону занавеса, продолжается все то же и без милосердия. Никаких аплодисментов".