Интервью, мысли, записи

— Только так, и не иначе. Пора отказаться от шаблонной фразы: «все дороги открыты перед советским человеком». Да в том-то и дело, что не все. Мало ли у нас людей, идущих по утрам на работу с перекошенной рожей, словно они получили повестку явиться к судебному следователю? Идет такой человек в контору, ненавидя контору, тащится на завод, ненавидя этот завод. Вот если бы все любили свое дело! Как прекрасна была бы наша жизнь… Главное — найти верную тропу. А у нас как бывает? Учился человек на инженера или хирурга, а потом оказывается — паршивый инженер, бездарный хирург. Почему у нас все кинулись добывать дипломы? Почему у нас забыли такое дивное слово, как «ремесло»? В самом деле, уж лучше быть хорошим каменщиком, нежели плохим актером, лучше быть отличным скорняком, нежели дурным архитектором. Найти самого себя, отворить двери в свое дело — вот сущее благо для человека!

— А почему вы избрали себе литературный путь?

— Просто мне в юности попалась одна бездарная книга, и я решил, что способен писать лучше. К тому же мне деваться было некуда, все дороги в будущее для меня были перекрыты бюрократическими шлагбаумами.

— Объясните, каким образом?

— У меня пять классов образования и… война! Хотел после войны стать машинистом паровоза — не берут на курсы, ибо требуется восемь классов школы. Хотел прыгать с парашютом — тоже не берут, сначала покажи аттестат зрелости. Черт побери, да с пятью-то классами я был согласен прыгать даже без парашюта! Хотел стать чтецом-декламатором — тоже никому не нужен. Вот так и везде: в какую дверь ни постучусь — всюду не хотят видеть меня, а хотят видеть бумажку. Тогда я обозлился и стал писать романы, но в Союз советских писателей принимают всех, а бумажка нужна лишь одна — твоя книга!

— Какой же труд, по-вашему, самый непривлекательный?

— Затруднюсь ответить… По-моему, самой неблагодарной работой является как раз литературная. Бывает, всю душу вложишь в книгу, измучит она тебя, как изощренный палач свою беззащитную жертву, но с высот чиновного Олимпа слышится начальственный окрик: «Пикуля печатать не следует… Советскому читателю это не нужно!» Моих седых волос не заметить на голове только потому, что жена болванит меня наголо, словно я новобранец.

— А почему вы стрижетесь наголо?

— Чтобы не тратить время на сидение в парикмахерских. Десять-пятнадцать минут это ведь одна страница текста прозы. Так стоит ли швыряться страницами в очередях?

— Валентин Саввич, что вы уважаете в человеке больше всего?

— Трудоспособность и прилежание в работе.

— Значит, вы хорошо относитесь к трудовому народу?

— Как раз очень плохо! У меня в доме три телевизора, и ни один не работает — все испортились сразу после приобретения. А ремонтировать их — мука-мучная. Недавно в печати промелькнуло сообщение, что на одном из заводов еще работают на станке выпуска 1860-х годов, то есть времен императора Александра II: вот пример того, как умели делать вещи русские рабочие в старое время. У меня в молодости был большой друг, Леонид Иванович Родионов, заменивший мне родного отца. Это был потомственный питерский пролетарий. Именно от него я перенял навык к постоянному и добросовестному труду. Он был мастер-оптик высокого класса. Помню, когда на ленинградском заводе ГОМЗ налаживали цейссовскую аппаратуру, возникли трудности в ее пуске, все сроки «рекордов» срывались. Из Москвы наехали всякие «варяги» с угрозами, время было жестокое, сталинское, могли и за решетку упрятать. Но Леонид Иванович сказал: «Я не умею делать плохо, а могу делать только хорошо, потому катитесь подальше со своими рекордами: когда сделаю хорошо, тогда и сдам работу…» Такая вот честность рабочего человека мне тогда очень понравилась, и я даже не удивился, когда недавно узнал, что в современной Японии рабочий не стыдится остановить весь конвейер, если чувствует, что ускорение может принести брак в его работе. Потому я не признаю всех этих «знаков качества», которые у нас раздавали всем направо и налево, не понимаю и барабанного боя при вручении красных переходящих знамен… Кстати, вспомнил: Леонид Иванович имел еще до войны орден «Знак Почета», но никогда не носил его, считая, что нельзя награждать человека только за то, что он хорошо работал. Ведь это его прямая обязанность, а за исполнение обязанности не награждают, как не награждаем же мы женщину за то, что она дает грудь своему младенцу.

— Вы судите о рабочих очень строго.