Интервью: Солнце, вот он я

Я встал и пошел проверять камеру, свет, микрофон и так далее. С ними все было в норме…

Сильвия Бизио

Цитаты старого козла. 1981

«Quotes of A Dirty Old Man», Silvia Bizio, High Times, January 1982, pp. 33–36, 98, 100. [Включая четыре раздела из: „Bukowski: Rolling With Life's Punches", Silvia Bizio, Los Angeles Times, Calendar Section, January 4, 1981, pp. 6–7.]

Чарльз Буковски знает, о чем пишет. Человек маргинальный, сильно пьющий, он живет в неприглядной ночи Лос-Анджелеса и свой богатый опыт использовал в тридцати с лишним автобиографических книгах — сборниках стихов и рассказов, а также романах.

И все они — просто песня. У Буковски жизненная сила сезонника, как у Керуака, прямолинейная эротичность Миллера и капризная, режущая до кости философия Кейна[115]. Писать он начал на склоне жизни, четырнадцать лет проработав на почте, пару раз подолгу посидев в тюрьме и полежав в больнице. Но сегодня, в шестьдесят один, он стоит на грани массового признания. По его рассказам снимают фильмы, для всей Европы он — герой культуры, а его последний роман «Женщины» разошелся по Соединенным Штатам более чем стотысячным тиражом.

И Буковски не останавливается. Подобно антигерою своих романов Хэнку Чинаски, он каждый день ездит на скачки и пишет по ночам, когда из радиоприемника льется классическая музыка, а из бутылки — сок красного винограда. Сейчас Буковски работает над романом о первых годах своей жизни, отрывок из которого мы публикуем в этом номере. Итальянская журналистка Сильвия Бизио застала Буковски дома в Сан-Педро, штат Калифорния, где-то между девятым заездом и пятой бутылкой.

В Европе ваши книги любят больше, чем здесь. Как вы это объясните?

Европа на сто лет опережает нас в поэзии, живописи, искусстве — тут-то мне и повезло. Здесь мою работу ценят немногие. Особенно ненавидят меня феминисты — они же не читали всего, что я написал, только кусками. Они приходят в такую ярость, что не способны одолеть следующую страницу или следующий рассказ. Я в этом не виноват — виноваты они. Они сразу кидаются в атаку, не особо углубляясь.

И не только они. Похоже, у вас вообще с левыми много проблем.

Я не нравлюсь левым? Я же рабочий человек — раньше, по крайней мере, был.

Ну, во всяком случае, если судить по тому, что я наблюдала в Америке.

А, в Америке? Левые в Америке мне не нравятся, потому что все они эдакие откормленные хлюздоперы из Вествуд-Виллидж[116], только и делают, что лозунги голосят. То им не так, это им не так: как раздобыть работу, или марихуану, или колеса к машине, или кокаин или как попасть на дискотеку. В общем, мне кажется, что никакого подпольного радикального движения тут нет. Все радикальное подполье — это газетная шумиха, сплошная трепотня; и любой, кто туда заныривает, быстро отваливает к тому, что повыгодней. Эбби Хоффман[117], всякие такие жулики. Вся левизна в Америке — сплошь блистательная газетная шумиха, ничего похожего на «шатунов» в двадцатые[118]. Американские левые — это белопузый визг ниоткуда, они всегда такими были. По крайней мере с теми, с «шатунами», можно было потолковать. Я бы с ними выпил, хоть и не пошел бы с ними. Но левые… Они же не знают, что такое настоящая борьба. Борьба — она на улицах. А я сам с улицы. Улицу я понимаю. Но улицы — это улицы. С ними ничего не поделаешь. Улицы же прекрасны — Восточный Голливуд очень красивый, Голливуд на пересечении с Вестерн, «Большой Сэм Бордельный». На улицах хорошо, там полно народу, изумительные люди, а богатеи мне нравятся не больше, чем вам. Можете пятьдесят тысяч долларов мне на счет положить — к богатеям я не проникнусь. Я могу с ними ужинать в тех же кафе, метрдотель может меня по имени знать, но мне они все равно не нравятся. Потому что они мертвы. Я мертвых не люблю, пусть у них хоть миллион долларов. Миллион у них могу принять, а их самих не принимаю.

Думаете, они мертвы из-за денег?

Думаю, деньги способствуют. Но и бедняки мертвеют по той же причине — из-за отсутствия денег. Начинают ненавидеть, злятся. Так что мы возвращаемся к моему первоначальному уравнению, которое я составил полвека назад. С деньгами плохи только два момента: денег слишком много или слишком мало. Иногда не складывается, даже если их у вас сколько надо. Может, дело в климате, может, в генах или в том человеке, с которым живете. Ничего никогда не получается.

Вы себя считаете аполитичным?

Конечно, у меня нет никакой политики. Зачем она мне? Это как желчный камень: чтоб его убрать, надо платить, — зачем же он нужен?