Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство

В 1770 году писарь Василий Рыбаков давал показания о найденном у него магическом письме. Он говорил, что влюбился во вдову Татьяну Ильину: «…и неоднократно в разныя времена видался с нею, к блудному делу ласкался, но она в том ему отказала, потому что не любит его». Тогда-то писарь Василий и встретил служителя Клопского монастыря, который не только продиктовал ему приворотное письмо «на блудное грехопадение»[138], но и указал, как по нему действовать… Писарь, кстати, отделался довольно легко: приворотный заговор был сожжен, а Рыбакову назначили наказание «в светской команде» и церковную епитимию.

Глава 10. Любовь куртуазная

Давайте заглянем в боярский терем (например, XVI века) и попробуем вообразить такую картину: красавица в кокошнике, а перед ней на коленях воин, бледный от любви, благоговеет от созерцания Прекрасной Дамы и, перебирая струны гуслей, поет… Что поет — неважно, поскольку такого на Руси не было, просто не могло быть!

Любовь в том смысле, в каком мы понимаем ее сегодня: любовь романтическую, любовь возвышенную, — как считают ученые, изобрели средневековые трубадуры на юге Франции в XII веке. Историк Мэрилин Ялом (1932–2019), работавшая в Институте гендерных исследований Стэнфордского университета, отмечала, что романтическая любовь возникала между рыцарем и дамой (часто женой короля), отношения с которой были заведомо обречены. Эту обычно внебрачную связь хранили в тайне, что усиливало накал страстей[139].

Именно тогда, как пишет советский публицист и социолог Юрий Рюриков (1929–2009), «на земле появился настоящий культ любви — по преимуществу духовной, психологически развитой, — этим она отличалась от любви Античности. В этом культе был свой бог — Амур, свои богини — Прекрасные Дамы, свои служители — трубадуры, свои поклонники — рыцари. В нем были свои обряды и обычаи, свои нравы и установления»[140].

Сами средневековые трубадуры и родственные им по стилю миннезингеры («певцы любви») не знали понятия «куртуазная любовь», это изобретение XX века. Они говорили о прекрасной любви, истинной любви и утонченной любви. Прекрасная любовь — это преклонение перед дамой сердца.

Смотрю на нее, онемевИ сердце к ней так устремив,Что и в груди не сдержать,

Если б на нем не лежалиДумы о той, что умножитВласть надо мною в свой срок, —Только о том и мечтаю!Готов я, любви восхотев,Жечь свечи и масло олив,

Тысячи месс отстоять,Лишь бы мне счастие дали.Пусть мне Люцерну предложат, —Светлой головки кивокЯ на нее не сменяю.На папском престоле воссевИль царственный Рим покорив,

Все соглашусь потерять,Только б надеяться дале,Что поцелует, быть может, —Иначе — ведает бог! —Нет ей и доступа к раю[141].

Мэрилин Ялом считает, что «это первый случай, когда женщина наделялась властью над мужчиной». Такой взгляд на любовь «позволял переписать всю систему отношений между полами и переворачивал традиционные гендерные роли… Она повелевала им, а он повиновался»[142]. В идеальной модели романтической, истинной любви от трубадуров Прекрасная Дама всегда замужем, а не менее прекрасный рыцарь — юноша из знатного рода — не женат. Благодаря этому их чувства обретали оттенок трагичности, на котором и строились стихи трубадуров. Куртуазная рыцарская любовь — лишенная надежды — возвышалась над браком. Она крайне редко переходила в плотскую, взаимную[143]. Влюбленные могли подолгу не видеться; бывало, они встречались два-три раза в жизни, но их души связывала невидимая нить — великое чувство, которое заставляло обоих совершать подвиги во имя любви. Часто дама отправляла своего рыцаря выполнять рискованные предприятия.

Трубадур и его дама сердца тоже не могли жениться и жить долго и счастливо. Никогда, никак, ни при каких обстоятельствах! Дама сердца должна была быть хоть и достойной поклонения, но замужней, недоступной, занимающей обязательно намного более высокое положение; влюбленный трубадур не смел требовать от нее плотской любви. Конечно же, до интимности у некоторых дело доходило, но идеал — именно платонические чувства. Напомним, в те времена среди аристократов браки заключались исходя из политических соображений, а постельные отношения ассоциировались с грубым, прозаическим супружеским долгом.