Интимная жизнь моей тетушки

Совершенно неожиданно для себя я подумала, что мне не нужно, чтобы Френсис все время был рядом. Хороший человек, за которого я вышла замуж, теперь стал лишним. В один вечер после той индийской выставки я круто изменила свою жизнь. Нет, даже не в тот вечер. Я изменила ее на станции «Темпл-Мидс», позволила этому случиться. Перестала быть всем довольной женщиной с обеспеченным будущим, с соседями, которые обедали с нами и говорили умные вещи, решительно ушла от всего этого благополучия. Как я могла решиться уничтожить все это? Если ради любви, так меня и так любили. Муж, дети, внуки, более того, невестки. А теперь появился Мэттью и взорвал царившие вокруг тишину и покой. Мой любящий, добившийся успеха, верный муж; перестал для меня существовать. Да уж, мир сдвинулся. Я опять стала девятнадцатилетней, таращилась на бедра гребцов сквозь ветви ив в Хенли и хотела всем сердцем, чтобы у меня достало смелости просто сказать «нет».

Несколько месяцев назад Френсис оторвался от одной из страниц воскресного номера газеты, на которой размещались объявления о продаже домов.

– Если хочешь, мы можем продать этот дом и купить другой в районе доков.[27]

Или что-нибудь арендовать. Оторвемся от земли. Вспомним молодость, Или хотя бы мою не зря прожитую молодость.

И тридцать лет спустя Френсис полагал, что до нашей встречи я вела жизнь куда более беспутную, чем он. Как-то это соотносилось с поэтом и курением марихуаны. Я, естественно, это отрицала, но он смотрел на меня и улыбался. Отложил газету.

– Может, я сделаю себе татуировку. Или проколю ухо? Что ты думаешь?

– Почему нет? – ответила я на полном серьезе. Должно быть, мне, как и ему, хотелось что-нибудь учудить. Скорее всего. Вот я и учудила.

Ой, как же мне было больно! Я обманывала человека, который отдал должное обществу, дожидался момента, когда можно наконец стать безответственным, а теперь… Инсульт Сильвии, с точностью до наоборот. Я наносила ему предательский удар. Мы, возможно, в те далекие годы не запрыгнули в Магический автобус, но я его винить за это не могу. Потому что и сама не жаждала подняться в салон. Если девушка не умеет флиртовать, она скорее всего не выживет в Северной Африке без «тампакса». И теперь, когда с тампонами проблем не возникало, мне совершенно не хотелось ехать туда, где, возможно, не найдется смены чистого нижнего белья. Ни один из нас не тянул на хиппи, но во Френсисе под всей его респектабельностью таилась дикая ипостась, о которой даже я имела крайне смутное представление. Проявлялась она редко, в частности, в отношении к некоторым из его злодеев.

По работе ему приходилось встречаться со множеством, как он их называл, настоящих старомодных злодеев. Мужчины и женщины, которые считали правонарушения искусством. Он не одобрял их поведения, но многие ему нравились, с чем я примириться не могла. Вот Мэттью, он бы смог. В общем, определенному типу преступников Френсис симпатизировал. Всегда говорил, что честный преступник лучше продажного полицейского. Полагаю, сие для многих его коллег считалось стандартом. Один его клиент, главарь банды, специализировавшейся на заказных кражах автомобилей, и мы говорим не о десятилетних «пежо», был прямо-таки фермерским сыном. «Профессия» перешла к нему от отца, тому – от его отца, точно так же фермеры передают по наследству землю. В данном случае речь шла не о собственности, а о навыках и кодексе поведения. Я сказала, что все это досужие разговоры: преступник, он и есть преступник… Он соглашался, что насилие – элемент этого кодекса, но тем не менее имел место быть некий свод правил, от которого его клиент не отступался. А потому ты знал, что он мог сделать, а чего – нет. Чего он и его коллеги опасались, так это посттэтчеризма, когда все эти кодексы, жизнь по понятиям практически исчезли, как, впрочем, и везде. Принцип «сам за себя», насаждавшийся в обществе Тэтчер, распространился и на тех, кто жил за пределами законопослушного общества. Рыночная стихия утверждалась моральной основой рыночной экономики, а уж в преступном мире ей сам Бог велел считаться таковой. Преступное братство разорвало братские узы и начало жить, не обращая внимания ни на совесть, ни на понятия. Каждый действовал сам по себе, делая то, что ему вздумается. Как тот футбольный хулиган, которому нравилось пускать в ход нож.