– Было бы лучше, если бы я сначала рассмотрел создавшееся положение с моим племянником, – продолжал Вильями. – Мне тяжело обсуждать его поведение, не имея возможности поговорить с ним. Прошлой ночью я несколько раз пытался связаться с ним, но мне повезло не больше, чем вам. Полагаю, он по-прежнему находится на яхте, и… что ж, мне приходится думать, что он не хочет никого видеть. Я принимаю во внимание ваши слова о том, что времени осталось очень мало.
– Благодарю вас, – сказал Квентин.
– Но прежде чем начать рассказ, я хочу уточнить свою позицию. Я никоим образом не присоединяюсь к наиболее серьезным из ваших обвинений и считаю, что справедливое суждение по вопросу о смерти Хелен Фэрли может вынести только суд. Все, что я собираюсь сделать – это рассказать вам некоторые факты, касающиеся моего племянника, которые могут оказаться полезными для вас. Я поступаю так из чувства долга, но с тяжестью на сердце.
Хью сделал нетерпеливое движение. Он понимал, в каком расстройстве находятся чувства старика, но не мог выслушивать длинную вступительную речь.
– Ну хорошо, – деловым тоном начал Вильями. – Вчера вы спрашивали, может ли мой племянник вынашивать в отношении меня мстительные планы. Боюсь, мой ответ будет положительным; сейчас я объясню, какими обстоятельствами это вызвано. Гай – единственный сын, единственный ребенок моего старшего брата Артура, умершего около десяти лет назад. Артур, я и мой младший брат Джон, в котором я по-прежнему нахожу опору и поддержку, всегда были очень близки друг с другом. Думаю, в редкой семье, где есть три брата, существовало такое взаимопонимание, как у нас. У нас был сходный взгляд на вещи – мы имели одинаковые принципы, одинаковые идеалы, одну и ту же веру. Артур был человеком выдающимся во всех отношениях, цельной личностью и истинным христианином. К несчастью, сын стал полной его противоположностью, – Вильями замолчал и взглянул на Квентина. – Кажется, вы вчера говорили, что вам кое-что известно о его прошлом?
– Слухи, не более того, – ответил Квентин. – Говорят, что он был связан с контрабандистами. Утверждают также, что на него нельзя полагаться в финансовых делах.
– Да, да, – Вильями вздохнул. – Но это, увы, далеко не все. Как объяснить вам его духовную суть? – взгляд Вильями скользнул по книжным полкам, словно в поисках вдохновения. – Было бы неверно просто назвать его негодяем. Это не «падшая душа» в обычном смысле слова, развращенная по слабости характера или из-за отсутствия моральных принципов. Скорее это человек с сильным характером, поставивший себе цель найти дьявола и обретший его в своей душе. Он, и в этом я твердо убежден, абсолютно сознательно сделал выбор между добром и злом в пользу последнего.
Некоторое время мысли Вильями блуждали где-то далеко.
– Наверное, главное его несчастье заключается в том, что ему были даны богатые дарования, которые он использовал во вред ближним, – сказал он, прервав молчание. – Он необычайно умен, но пользуется своим умом лишь для обмана и безнаказанного жульничества. Он красив собой и обаятелен, но использует свое обаяние для обольщения и предательства. Его… его сексуальные похождения отвратительны, – на щеках Вильями впервые проступил слабый румянец. – Он бессердечно обошелся с теми несчастными женщинами, которых он соблазнил, а затем бросил на произвол судьбы. Надеюсь, вы не требуете от меня, чтобы я вдавался в детали. Если бы меня попросили описать его одной фразой, то я бы назвал его беспринципным и беспутным мерзавцем. Как мог такой человек выйти из благочестивой христианской семьи с твердыми нравственными устоями, я понять не в силах, но тем не менее это так.
Хью уставился в пол. У него не было причин сомневаться в истинности слов Вильями, но напыщенность тона и непреклонное чувство собственной правоты слегка коробили его.
– Я говорю вам об этом для сведения, проконсультировавшись со своим братом Джоном, – продолжал Вильями. – Вы должны знать причину осложнений, возникших в наших отношениях с племянником. Когда отец Гая умер, мы с братом рассматривали себя в качестве опекунов мальчика. Мы приложили все усилия к тому, чтобы он встал на правильный путь. Мы снова и снова убеждали его, взывали к его совести, но все впустую. Он вел себя высокомерно и дерзко. Он выставлял свою испорченность напоказ и глумился над нашим образом жизни. В конце концов мы с братом были вынуждены сделать шаг, который привел к полному разрыву.