Инверсия жизни

– Мы существуем только благодаря тому, что до нас в прошлых пульсациях Вселенной кто-то регулярно делал это, – произнес Овальный.

– Но мы не обязаны делать это сейчас, – сказал Ромб. – Может, кто-то другой возьмет на себя это бремя.

– Прошло почти два миллиарда килопульсаций[1], и никто еще не сделал, – сказал Круглый.

– Во Вселенной уже прогорела большая часть звезд, – рассуждал Треугольный, – время уходит. Дальше будут лишь черные дыры и тьма. Если не сделаем мы, то нет гарантий, что в будущем кто-то другой разовьется до подобных технологий.

– Но неужели нет другого способа? – спросил Ромб.

– Другого способа остановить расширение пространства? – спросила Трапеция. – Ты издеваешься?

– Нет, я просто не совсем уверен в вашей теории искусственно пульсирующей Вселенной, – ответил Ромб.

– Мы сейчас в фазе расширения, и если это не остановить, то весь мир ждет тепловая смерть, – сказала Трапеция. – Единственный способ продлить жизнь Вселенной – это заставить ее сжаться, чтобы потом снова произошел Большой взрыв, и другие цивилизации, которые будут жить после нас, должны дойти до этой идеи, снова создать парадокс и схлопнуть пространство. А потом все по новой, до бесконечности, продолжая пульсацию Вселенной, отсрочивая тепловую смерть. Если ты не готов идти с нами, еще есть время отказаться, мы найдем другого, кто создаст нам защитное поле.

– Хорошо. Я с вами, – ответил Ромб.

* * *

Настя наклонилась и обхватила Петрова за грудь чуть выше раны. Сашка, не переставая стонать, поставил одну ногу стопой на пол, а потом и вторую. Оказавшись на корточках, он с помощью Насти смог все-таки встать. Девушка положила его руку на свое плечо и подхватила парня за грудь. Обмякший Сашка на ватных ногах, словно на веревках, еле стоял, изо всех сил пытаясь сфокусироваться на кассовом аппарате перед собой. Изображение двоилось, и Саша перевел взгляд на потолок. Будто перепив алкоголя, он пытался соединить раздвоенные в его восприятии люминесцентные лампы-трубки. Сколько их там? Две? Четыре? У Петрова потемнело в глазах.

– Саш! Пошли… давай же… – Настя медленно вела Сашу к прилавку. – Тут надо перелезть, я помогу.

Шаркая ногами, Сашка ковылял, думая о том, насколько все было мимолетно. Вся его жизнь оказалась каким-то мгновением, пшиком, щелчком пальцев, и вот он здесь, с пробитым насквозь животом, вязко переступает ногами, пытаясь дойти до жалкого прилавка школьной столовой, который ему никогда не преодолеть.

– Перелезем сейчас, – сказала Настя. – Давай, закинь ногу или… или переваливайся, я подхвачу.

В ушах пульсировало, стучало, и эти удары перекликались со стуком в дверь где-то сзади. Петров уперся рукой в столешницу витрины, которая казалась ему непреодолимой вершиной, и увидел впереди на столе свою мать. Та сидела нагая на мужчине и улыбалась, глядя Сашке в глаза. Мать извивалась, двигала тазом, прогибаясь в пояснице, а в руках ее была Сашкина копилка, из которой женщина доставала деньги и швыряла их в стороны. Незнакомец, лежащий под Сашиной мамой, в экстазе запрокинул голову и тоже встретился взглядом с Петровым. Руки его сжимали ее обвисшую грудь, а сам он улыбался беззубым ртом. Сашку начало рвать. Сознание то угасало, то снова мучительно возвращалось, пытая Петрова проблесками ясности и пониманием того, что он вскоре исчезнет, а Настя останется тут одна и в одиночестве встретит смерть Вселенной, если сумеет дожить до этого момента. Как Петров перебрался через прилавок, он сам не понял. Шел, опираясь на Настю, которая все время повторяла, что все будет хорошо. Повторяла и плакала. «Разве плачут люди, если все должно быть хорошо», – подумал Сашка, а потом снова провалился во тьму. Судя по тому, что он пришел в себя уже в холле перед рядом умывальников, Петров понял, что отключается буквально на десятки секунд, не более. Увидев в коридоре между корпусами школы Облакова, размахивающего руками, Настя повела Сашку к тренажерному залу – в проход напротив столовой.

– Нет, – прошептал Петров, – не надо, там окон нету, ты не вылезешь, если что случится, давай наверх…

– Ты сможешь по ступенькам?

– Да…

Медленно, с усилием преодолевая каждую ступень, они поднялись на площадку второго этажа, где было две двери – первая в спортзал, вторая в мужскую раздевалку. Женская раздевалка находилась этажом выше. Свет, проливающийся с первого этажа, обрывался на подходе к дверям спортзала.

– Сейчас, сейчас ляжем, потерпи, – сказала Настя.

Топот ног снизу заставил школьников поспешно найти укрытие. Очевидно, повар выбрался из кухни.

Саша с Настей подошли к двойным дверям в спортивный зал, которые оказались открыты. Невзирая на страх неизвестности, они миновали границу света и тьмы. Настя тихонько, чтобы Семен Андреевич не услышал, закрыла за собой дверь и, пройдя метров десять с обмякшим на ней Петровым по деревянному полу спортивной площадки, остановилась. Девушка, стоя во тьме, осознавала, что здесь кто-то бегает во мраке по периметру огромного помещения. Она поняла это, как только они вошли, но уходить и искать другое место, чтобы спрятаться, было поздно.