Иные песни

— Пятьдесят лет уже служу ей, — бормотал Нану. — Один раз мне удалось посетить ее царство. Я не дурак, понимаю, что она обо мне даже и не слыхала. И сколько же таких, как я, которые удовлетворяются тихой надеждой, частенько платят за нее собственной жизнью. Мы проходим, а вы остаетесь. И что же вы думаете о нас на самом деле?

Пан Бербелек жевал стебель. Все-таки, это «мы» из уст Агилатилы произвело на нем впечатление, хотя он и старался это скрыть.

— Тебе же не хочется откровенности, — тихо сказал он.

Старик уселся, поглядел на пана Бербелека.

— Хочется.

Иероним выплюнул траву.

— Вы не люди. У вас нет собственной воли. Вами правит чужая Форма. Пятьдесят лет, и что ты с этого имеешь? Даже не видел ее. Умрешь, тебя забудут, ничто не сохранится. Безусловная верность пристойна только доулосам.

— Гляди, эстлос, они уже здесь.

Агилатила поднялся и начал махать руками.

Сквозь завал грозовых туч на севере пробилась каменная башня, спадая по дуге над морем прямо к оврагу. Пан Бербелек тоже встал и засмотрелся на чудесное явление. Минарет планировал в воздухе, лежа на боку, куполом вперед; из окон и галерей вывешивались длинные штандарты, стреляющие на ветру словно рукаты. Вдоль верхней части башни было закреплено узкое веретено аэростата, раз в десять уже, чем самая худая воздушная свинья. Веретено было черным, а камни башни темно-красными, огненный мрамор — только сейчас до пана Бербелека дошло, что она полностью была сложена из оронейгеса. Архитектору башни, явно, полюбились формы раковин, спиралей, разорванных окружностей, несимметричных дуг — именно так укладывались в ней вертикальные и горизонтальные этажи, площадки, завернутые в оскалившиеся на воздушную бездну колоннады, серпантинные террасы, окруженные статуями богов, людей, животных, даймонов. На носовом куполе стоял каменный ангел и хрустальной косой указывал направление полета, от его крыльев тянулись длиной в несколько десятков пусов белые ленты, разодранные бинты, сорванные с выздоравливающего ветром; у ангела не доставало левого предплечья; видимо, его забрало какое-то поднебесное препятствие.

Башня спускалась все медленнее, достигнув, в конце концов, уровня обрыва и повернувшись к нему боком. Собравшиеся на главной террасе люди (Агилатила криком обменивался с ними шуточками и ругательствами) забросили на вершину скалы пару десятков тросов с крюками.

Пан Бербелек указал на черные бока аэростата и идущий вдоль серебристый узор: спутанные терновники словно цепочка стальных молний.

— Не знаю этого герба.

— Не думал же ты, эстлос, что я заберу тебя прямиком на Луну? — засмеялся старик.

— Тогда чей же это аэростат?

— Изгнанники всегда держатся вместе. Король Бурь остается верен Госпоже Иллее. Опять же, по— другому ему и не пристоит. Перепрыгнешь, эстлос, или мне тебя связать?

* * *

Жизнь в Оронеее по сути своей не отличалось от жизни на поверхности Земли. В течение недели пан Бербелек нашел там одного врага, одного союзника и несколько подданных; а еще в него влюбилась некая ангелица.

Ангелы проходили мимо вознесенного неподалеку от края Оронеи Лунного Двора каждый день утром и на закате, когда отправлялись на жатву вихреростов, и когда возвращались назад. Ожидающие прибытия лунной ладьи путешественники выходили на луг перед Двором, присматриваясь к нерегулярной процессии. Ангелы были люди с аэровой морфой, потомки древнейших родов Оронеи, уже полностью пропитанные антосом Короля Бурь. Они носили богато изукрашенные доспехи из бронзы и железа, ноги и руки им обвивали цепи тяжелых украшений. Без них они были бы слишком легкими, естественное место ангелов находилось где-то между небом и землей. Это как раз они спускались вниз по вихреростам (стадионы и стадионы под плитой плоскогорья), ухаживая за ними и срезая в пору жатвы. Ангелы, даже если и сорвутся — не упадут. Даже когда они шли, смешавшись с толпой других сельскохозяйственных рабочих, их можно было распознать без малейшего труда: их волосы, если не обмотанные вокруг шеи или коротко подрезанные, вздымались за ними горизонтальной волной, расщепляясь в ореол отдельных локонов, когда ангелы поворачивали головы или делали шаг назад — словно воздух вокруг них обладал плотностью воды.